ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЧЕТВЕРГ. ЧЕТЫРЕ

Добрый день, господа писатели и иные причастные к процессу! Потихоньку собираем вполне приличный, как и принято, сборник.

И продолжаем обсуждать новинки.

Николай САМУЙЛОВ

В прошлом письме я попытался выступить в роли критика произведений, присланных в «Литературный четверг». Два «четверговых» автора отреагировали.

Сергей Кардо даже поблагодарил за «правильную критику». И попутно прошёлся по моему рассказу. И ему — товарищеское спасибо.

Юрий Гончаренко отреагировал по-своему. Автору не понравилось моё отношение к его «ностальгии». Мол, она — ностальгия — его личная «вещь в себе» и не мне — графоману — в ней копаться. Ну, извините. Лично мне она импонирует, а то, что она, ностальгия — ваша личная, мне как читателю (думаю, что я не один такой) не принципиально. Вы её выставили «на продажу», а я её «купил». И наслаждаюсь. А не нравится моё резюме, так не надо было её так красиво выпячивать…

Не обижайся, Юра! Ваши стихи мне понравились.

Владимир Шишигин. Парное молоко

Мне понравился рассказ Владимира Фирсовича. Как будто сам испил парного молока с последующими наслаждениями. Это — литература. Такой литературы должно быть достаточно. И такая литература должна быть фоном к предполагаемым изменениям в предполагаемых (или предлагаемых) изменениях в нашей стране. Нет, не хоррор, не ужасы, предназначенные для устрашения читателя (без хэппи-энда). Мы должны жить нормально, в мире с нормальными отношениями полов, и чтобы ностальгия в этой жизни была в виде исключения. Всё-таки ностальгия это — болезнь. Немножко грусти — это романтично. А полное и постоянное погружение в неё — мрак!

Большое спасибо Леониду Кузнецову за умеренную критику сиквела рассказа «С нами можно договориться» — «Контакты местного уровня». Кто не читал «Три мушкетёра», тот легко одолеет «20 лет спустя». А в моём втором рассказе без чтения первого можно не всё понять правильно. А впрочем, я пытался сделать сиквел самостоятельным опусом. Наверное, в десятку не попал…

Несколько дней спустя на четверговых сайтах появились новые рассказы.

Михаил Ламм. Бар «У Марка»

Любовь, дружба, жвачка… то есть кофе, ностальгия о прошлом. Нескрываемая неприязнь к настоящему. И всё равно — любовь, дружба, кофе. И хэппи-энд. Красиво написано, легко читается. Мистика вполне реальная.

Михаил Ламм. Проклятие доктора Вэнса

Ну да. Пройдёт время и загаженную Землю покинут оставшиеся в живых после великой бойни китайцы и русские. Останутся «хомо тараканусы». Пройдёт ещё время. Тараканусы подрастут и поумнеют. А блуждающие по галактикам земляне вернутся на родину, чтобы заново её освоить. Дальше по тексту…

Рассказ-предупреждение. И тараканусам и хомо не следует забывать о наличии друг друга. И о том, что делают они во благо, во имя или во вред роду своему и врагу…

Замечательная миниатюра, а столько мыслей пробуждает и фантазий…

Евгений Курдаков. С песнями борясь и побеждая…

Знакомые мне времена и люди. Я служил в армии после описанных событий спустя лет пять.

Мне понравился рассказ. И не мне его критиковать.

Единственное замечание: рядовой Осинин ожидал демобилизации (дембеля), а мобилизация — это когда призывают. И её не ждут. Она сама приходит…

И ещё — неделю спустя.

Сергей Кардо. Я непременно подумаю про Россию…

… Ещё немножко и «сказка» станет былью.

Рассказ Сергея напоминает, что ЭТО происходит не у нас. Пока не у нас!.. В России что-то по-другому. Ну и на том — хорошо. Оптимизирует. В отличие от предыдущей, описанной Сергеем в рассказе «Ну и кем ты сегодня был?» картины бытия.

Спасибо, Сергей! Всё-таки у нас не безнадёга… Я так думаю.

Как-то потеплело у меня внутри. Можно идти наблюдать предполагаемый реализм. Если он ещё не рассосался. И в недалёком будущем, мы с тобой надеемся, не исчезнет.

Спасибо за рассказ!

Пять с плюсом!

Анна Прохорова. Поэзия

А вот стихи Анны мне понравились по-другому, в отличие от произведений ЮГ! Смелый, честный по-есенински чистый взгляд русской женщины на нашу жизнь. И никакой ностальгии. Даже юмор присутствует, что сглаживает тоску и грусть и призывает бороться и побеждать… По-моему — талантливые опусы. Трогают и напоминают о том, что живём мы в этом, в не утрируемом мире.

Анна, спасибо!

Сергей КАРДО

По поводу Михаила Ламма.

Прекрасно читабельные рассказы, я бы сказал — комфортные, настолько все гладко и ровно. Уверенное перо, чувство меры, хороший тон.

Но прочитав обе изящные вещицы, я на следующее утро не мог вспомнить, о чем они. То, что они здорово сделаны и впечатления от них самые благоприятные — да! Это осталось. Но сюжет? Только вернувшись к перепрочтению, вспомнил и подумал — дело, конечно, во мне. Автор здесь ни при чем.

Евгений Курдаков. С песнями борясь и побеждая...

На мой взгляд, это замечательная работа. Эдакая глыба, монолит, сплав, цельная и увлекательная по сюжету, полная невероятно тонких и точных описаний характеров персонажей, примет времени и атмосферы сложных многослойных уровней взаимоотношений советских людей в армии. Двойная жизнь и, как следствие ее, умение приспосабливаться под требования строя показаны остро, безжалостно, как простой атрибут бытия, как обычно искомый взглядом ухват у печи.

Прочиталось все неожиданно быстро, вспомнилось при этом немало собственных и услышанных от других идиотических, забавных, нелепых, трагикомических обстоятельств и деталей существования тогдашнего советского общества. В описании эпизода получения героем телеграммы кульминация достигает таких высот, что сложно унять дыхание, сложно не сопереживать и не сочувствовать, не обращаться к автору — только не это! Смерть никогда не бывает кстати, а уж здесь абсолютно, исключительно, совершенно не к месту, но увы, она не спрашивает, когда ей появиться и с горечью ждешь ее прихода — ведь она, объективно, уже где-то рядом…

Но нет! Не сейчас! Жизнеутверждающий финал дает возможность перевести дух и посетовать — вот автор мастер! Ну дает! Какую гамму чувств вызвал — и рассмешил, и заставил задуматься, и напугал, и снова дал воспрять!

Еще одно умозаключение — писано все очевидцем, вне всяких сомнений. Не свидетелем событий, героем их. По деталям ясно, что автор, вкладывая в уста героя в частности некоторые подробности ваяния, сам отлично знаком с процессом. Понимание факта толкает логику читающего дальше — три года службы, конечно, дали многое, но сколько за это время потерял человек? И кто знает цену потерь? Но по-другому было нельзя?

Душой отдохнул, читая. Это безусловный подарок, и жаль, очень жаль, что автор ушел из жизни. И искренняя благодарность за разрешение публикации супруге и дочерям автора.

Леонид КУЗНЕЦОВ

Николай Петрович, дорогой мой человек! Не в защиту Юрия Гончаренко, но… Не обиделся он, это совсем другое, как я понимаю. Есть у Андрея Вознесенского стихи:

Я не знаю, как остальные,

но я чувствую жесточайшую

не по прошлому ностальгию —

ностальгию по настоящему.

Будто послушник хочет к господу,

ну а доступ лишь к настоятелю —

так и я умоляю доступа

без посредников к настоящему.

Будто сделал я что-то чуждое,

или даже не я — другие.

Упаду на поляну — чувствую

по живой земле ностальгию.

Нас с тобой никто не расколет.

Но когда тебя обнимаю —

обнимаю с такой тоскою,

будто кто-то тебя отнимает.

Одиночества не искупит

в сад распахнутая столярка.

Я тоскую не по искусству,

задыхаюсь по настоящему.

Когда слышу тирады подленькие

оступившегося товарища,

я ищу не подобья — подлинника,

по нему грущу, настоящему.

Все из пластика, даже рубища.

Надоело жить очерково.

Нас с тобою не будет в будущем,

а церковка…

И когда мне хохочет в рожу

идиотствующая мафия,

говорю: «Идиоты — в прошлом.

В настоящем рост понимания».

Хлещет черная вода из крана,

хлещет рыжая, настоявшаяся,

хлещет ржавая вода из крана.

Я дождусь — пойдет настоящая.

Что прошло, то прошло. К лучшему.

Но прикусываю, как тайну,

ностальгию по-настоящему.

Что настанет. Да не застану.

Извините за длинную цитату, но не стал выкидывать слов из песни. У Гончаренко — его словами, но об этом. Своё — да, но все равно об этом: «хлещет ржавая… дождусь — пойдет настоящая». И стихи — об этом. И, да, согласен, есть чем насладиться. Образы, рифма, настроение, акценты. Настанет. И застанем, уверен. Возможно, даже мы.

А теперь про других авторов.

Михаил Ламм. Два рассказа

Бар «У Марка».

Дивная история, рассказанная в стопятьсот первый раз. Но — дивная: волшебно красивая, незамутненная не то чтобы упаси боже обсценной лексикой, но даже обсценной интенцией. Легко скользит глаз по тексту, цепляется лишь за малознакомую русскому уху чешскую речь, но и это перерабатывает легко — все очень кстати, и эта аллюзия — обращение к нашим единым корням, но очень бережное обращение — тоже кстати.

Вот такими и должны быть сказки: всего в меру, и всего вдосталь — любви, надежды, оптимизма. И откровенной уверенности, что завтра непременно будет лучше. И при этом и законы жанра соблюдены, и читать, как отметили предыдущие ораторы, легко и приятно. Ну, и что еще надо?

Проклятие доктора Вэнса.   

Прочитал — недоумение и внутренний протест: разве так можно? Разве можно рушить устоявшиеся представления человека о красоте и целесообразности, менять приоритеты, отказывать себе в привычном? Перечитал — можно. И нужно. Рассказ-то совсем без подтекста, просто вопиёт: человек, не пора ли задуматься?

Перед нами качественный текст с совершенно ясным мощным посылом: не обязательно то, что не нравится нам, должно быть переделано, пересмотрено, перефразировано, уничтожено и по ветру размётано. И вообще — какого фига мы, человеки, лезем везде, в любую дырку? Помните знаменитое: природа не храм, а мастерская? Должны помнить, это из школьной программы. Так вот, говорит автор — храм, господа, храм. И то, что вокруг нас, и мы сами, и то, к чему тянутся наши гнусные ручонки в стремлении уничтожить — всё храм, все имеет душу, всё бесценно. И не нам решать — чему быть, а что следует переделать, переформатировать, перезагрузить. Оно все само, если природе будет угодно, перезагрузится и переформатируется. А ты не смей.

Собственно, это главное, почему этому рассказу непременно найдется место в окончательном варианте сборника. А то, что написано свежо и актуально, читабельно, так это и не обсуждается даже: свежо, актуально, читабельно, изящно.

Анна Прохорова

Рад, что поэтесса, неоднократный победитель наших конкурсов, к нам вернулась именно сейчас.

Никуда не делись ни задор, ни качество. Чистый кайф.

Евгений Курдаков. С песнями борясь и побеждая...

Не скрою, очень хотелось, чтобы рассказ появился в нашем проекте. Спасибо клану Курдаковых за право его разместить здесь сейчас и в сборнике впоследствии.

Объясню — почему.

Самому мастеру уже никому ничего доказывать не надо. Он — мастер. Мы же, принимая его прозу как некое подобие образца (имеем право, смотри оценку Сергея Кардо, с которой я согласен) как бы предлагаем (тем, кто считает это необходимым) взять у мастера некие уроки мастерства.

Есть чему поучиться? Есть. Предлагаю обратить внимание на умение строить сюжет, на знание предмета, о котором пишешь, на речь героев.

Это далеко не все достоинства рассказа, но основные, на мой взгляд.

* * *

Прошла пара дней, появилась возможность дать кое-что новенькое. С удовольствием предоставляем слово Сергею КАРДО.

Сергей Миляев. Июльское утро

Всем ностальгирующим по ушедшему социализму и верящим, что «раньше» было лучше, рекомендую прочитать этот рассказ.

Возможно, в деталях описываемое могло быть как-то иначе, но суть времени здесь схвачена верно. Как свидетель подтверждаю это. Хоть на Библии, хоть под присягой.

«Все во имя человека, все во благо человека» — основной лозунг власти тогда — украшал все свободные пространства улиц, проспектов, кабинетов, классов, цехов и казарм. Моральный кодекс строителя коммунизма расширял фундаментальный постулат дюжиной заповедей. Шестая из него гласила: «Гуманные отношения и взаимное уважение между людьми: человек человеку друг, товарищ и брат».

Уверение это по сути правильное.

А на деле люди жили двойной жизнью — общественной и личной, причем в обеих хорошо просчитывая все последствия своей аполитичности. В рассказе показана пропасть падения нравственности советского человека — даже офицеры армии, одного из столпов государства, выполняющие приказ, морально разложены и дезориентированы, пьют не просыхая, заливая до нечувствительности свою совесть, понимая всю бессмысленность и жестокость порученного им дела. Несчастные граждане, которым от имени «самой миролюбивой страны мира» доносят горькую весть, платят доносящим соответствуюшей монетой: абсолютным неверием  и неприкрытой ненавистью.

Горько читать про перипетии офицеров и горько сознавать, что неплохие идеи по воспитанию человека новой формации коммунистами были полностью извращены и погублены. Не удалось за семьдесят лет советской власти выстроить общество, пренебрегающее личным ради общественного. От того и прекратился безымянный СССР. Вот, кстати, еще одна тема для обсуждения — мы более тысячи лет Россия, но с момента революции стали союзом формы политического устройства. Никому в голову не придет называть, скажем, англичан королевскими или парламентскими, а нас оказывается можно — советские. Монголы тогда хуральские, тибетцы — далай-ламские, американцы президентско-сенатско-палатопредставительские. Не абсурд ли это? По-моему, абсурд полнейший, но он был вбит в головы миллионов людей и искусственно культивировался, обрастая подробностями и деталями. Кухаркам предлагали руководить страной, члены партии выступали как надсмотрщики, интеллигенция в изначальном смысле слова либо мимикрировала, либо перерождалась в подпевал и агитаторов. Обычные вещи теряли свой смысл и превращались в совершенно немыслимые символы. Саксофон стал оружием пропаганды, прическа — проводником чуждых идей, туфли на каучуковой подошве — признаком морального разложения. Удивительно, как при таком воспитательном напоре туалетная бумага осталась сама собой…

Распад СССР — закономерен. Невозможно жить двойной жизнью, приходит отрезвление. Мне возразят — не все было плохо! Да. Не все. Но могло быть во сто крат лучше, если бы вещи называли своими именами и не словоблудствовали.

* * *

Рассказ мощный и сильный. Честный и правдивый. Не говорю дежурных слов, потому что мой двоюродный девятнадцатилетний брат, служа в армии, погиб в авиакатастрофе. Военный самолет разбился под Челябинском, и когда брата нашли военные дознаватели, он был в одних трусах — подоспевшие первыми колхозники сняли с мертвого часы, комбинезон и сапоги. Богато жили хлеборобы страны, зовущей мир в светлое будущее, где человек человеку друг товарищ и брат.

Леонид КУЗНЕЦОВ

Сергей Миляев Июльское утро

Обнаружив в реплике Сергея Кардо слово «советский», меня, как Остапа в известном романе Ильфа и Петрова, понесло. Правда, я о своем, но тоже, надеюсь, в тему.

Помнится, на открытии двадцать четвертого съезда КПСС тогдашний генсек Леонид Ильич Брежнев произнес что-то типа (пишу по памяти): «В СССР сформировалась новая историческая общность людей — советский народ».  Подобное наднациональному «советский»: американец, казахстанец, индиец, китаец, европеец... То есть житель определенного конгломерата: Америка, Казахстан, Индия, Китай, Европейский Союз. С этой точки зрения все вроде бы было правильно. Но… Коммунисты-то вложили в слово «советский» совсем другое значение. Идеология, в очередной раз победив здравый смысл, начала свою тихую, но довольно мерзкую работу. Методично, год за годом, а куда спешить, впереди вечность, наднациональное «советский» переформатировалось в паннациональное. А поскольку языком общения советских был выбран русский, а главным местом решения всех проблем Москва, то понятно, кому в руки вкладывались козыри в этой шулерской игре.

Впрочем, шулерской эта игра была и остается и в Америке, и в Евросоюзе. Но сейчас не про них.

Конечно, тут же начинаются возражения, дескать — а говорить-то между собой как-то надо или нет, чтобы без переводчика и всем понятно? А то строили в Вавилоне башню, да на почве недопонимания так ничего путного и не выстроили. Ну, с башней все изначально понятно – к обрушению сего объекта привели отсутствие единого СНИПа, правильной организации труда, нормального руководства и архконтроля (у нас в России к этому еще надо добавить качество используемых стройматериалов). Так что если вавилонская башня и является неким символом, то никак не краха идей глобализации, а скорее символом разгильдяйства и популизма, по-видимому, свойственным всем правителям без исключения со времен оно. Символом краха идей глобализации является СССР и понятие «советский». Потому что нельзя тянуть в совместное светлое будущее того, кто упирается всеми конечностями. Не зря же этот мыльный пузырь лопнул практически мгновенно.

А насчет объединения… Если по собственной воле, а не под дулами танков и не под вой ракет, тогда почему бы и нет.

Вот ведь сколько мыслей родилось по поводу казалось бы незамысловатого рассказа.

Но если присмотреться, то незамысловатость у рассказа бутафорская. Текст этот на самом деле и глубок, и тонок. Построен на полутонах, на узнавании, на некоторой искусственности предложенных обстоятельств (мы знаем, что реалии — они жестче, определенней и гнуснее), на противостоянии-противопоставлении (это вообще одна из основных сюжетных составляющих, равно как и стилистических особенностей и языковых характеристик текста).

Исподволь читателю предлагается сравнить и выбрать свое. И, никуда не денешься, приходится. В чем и состоит замечательность рассказа.

Илья Криштул и совместный рассказ Валерии Василевской и Галины Соловьевой будут разобраны уже в следующем выпуске «Литературного четверга». До встречи!