ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЧЕТВЕРГ

В поисках слов, которые бы объяснили — что и зачем мы предполагаем совместно с вами делать в ближайшие месяцы, пока идет СВО (по одной терминологии) и война (по другой), я убил не один вечер. Но лучше, чем Владимир Рерих (все его регалии вот здесь) я все равно не скажу. Поэтому даю, с позволения автора, всю его статью полностью.

Прочитайте. А потом я добавлю — совсем немного.

Островок здравомыслия в архипелаге безумия

Schriftsteller - Vereinigung BRD für Völkerverständigung e.V.

Мне не нравится это многосоставное, грохочущее на рельсовых стыках название, вольный перевод которого выглядит так: Ассоциация германских писателей за понимание между народами. В нём есть нечто неистребимо советское, отдающее политграмотой казарменного плаката, отпечатанного унылым шрифтом на скверной бумаге с вкраплениями древесных опилок.

Однако — не я придумал имя этой яхты, больше похожей на бесконечный товарняк, уныло проплывающий перед нетерпеливым взором путников, уткнувшихся в опущенный шлагбаум. Я всего лишь её пассажир. Или, точнее, состою в команде её матросов, каждый из которых — сам свой боцман, сам свой капитан.

Невзирая на дурную репутацию понедельника, мы собираемся именно в этот день — с 19 до 21 часа. Еженедельно, то есть 52 раза в год. Наша кают-компания называется Zoom. Вход всем посторонним! Впрочем, не совсем так.

О, да, никаких членских билетов «массолита», никаких взносов, равно как и партийных книжек и обязательств непременно состоять в первичной организации, храня ей сектантскую верность.

Вольные каменщики?!

Ах, оставьте, мы не похожи на скабрёзных старичков, щеголяющих в кожаных фартуках с мастерком за поясом. Но что-то общее с ними у нас есть: в эту «ложу» нужен пропуск, а им является текст, содержащий какие-то признаки мастерства. Получается что-то вроде вольного кружка любителей русской словесности — в Берлине. Почему бы и нет? Ровно сто лет назад Берлин был временной столицей русской литературы. Здесь жили, работали, публиковались: Андрей Белый, Владислав Ходасевич, Нина Берберова, Владимир Набоков, Марина Цветаева, Алексей Толстой, Максим Горький, Илья Эренбург. По количеству звёздных имён Берлин уступает разве что Парижу, да и то едва ли.

Нынче писателей здесь тоже немало, но калибром они скромнее. Время такое: щи пожиже, жемчуг помельче, пушки грохочут, музы помалкивают, писатели сочиняют «в стол». Нет ничего более противоестественного, чем эта потаённая литература. Она похожа на прорастающий в подвале картофель, выпускающий из себя бледные, ломкие, несъедобные побеги. Литература — дело живое, радостное, витальное, она должна быть на виду, на миру, под солнцем, наливаясь хлорофиллом и даря людям кислород, без которого жизни нет и быть не может.

Виктор Борисович Шкловский, который тоже жил в Берлине, где написал мучительно-прекрасную книгу «Zоо, Или письма не о любви», придумал выражение — по гамбургскому счёту.

«Раз в году в гамбургском трактире собираются борцы.

Они борются при закрытых дверях и завешанных окнах.

Долго, некрасиво и тяжело.

Здесь устанавливаются истинные классы борцов, — чтобы не исхалтуриться.

Гамбургский счёт необходим в литературе».

Скорее всего, Шкловский придумал этот трактир. Но этот тот случай, когда — если и не правда, то хорошо придумано.

Вот я теперь понимаю глубинную суть наших посиделок. Видимо, это подспудное желание гамбургского счёта, без которого литературы нет и быть не может. Автор — добровольно — предъявляет свой текст и прилежно внимает его разбору — иногда суровому и безжалостному. Бывают споры, шумы, обиды, разрывы отношений. Иные покидают клуб. Другие вступают в него. Как в известной бардовской песенке: уходишь — счастливо, приходишь — привет. Главное: нет интриг, группировок, которые решают, против кого дружить, кого следует похвалить, а кого пожурить. Нет подтекстов и ядовито-вежливого троллинга — что на уме, то и на языке! Не имеют значения ни прошлые заслуги, ни будущие победы. Только текст как таковой. Прочитанный и осмысленный здесь, сегодня, сейчас.

Согласитесь, что в эпоху тотального вранья, фальшивой политкорректности и меднолобого пропагандистского оболванивания — это дорогого стоит.

Есть только один неписанный, молчаливый уговор: ни слова о политике. Догадываюсь, что каждый матрос нашей яхты имеет своё представление о том, что происходит за стеклами её иллюминаторов. Штормит. Качка то кормовая, то боковая, не чувствовать её невозможно. И отношение к СВОлочной войне разное. Есть упёртые её сторонники и столь же последовательные пацифисты. Но никакие баталии по сему поводу невозможны. Политические пристрастия имеют здесь статус интимной тайны. Как говорили натовские генералы, обращаясь к бойцам с эксклюзивными половыми предпочтениями — вы не рассказывайте, а мы не спросим.

Башня из слоновой кости для игры в бисер? Секта безвредных олдскульных паяцев, которым ничего впереди не светит, а позади ничего не греет?

Нет.

Скорее, островок здравомыслия в архипелаге безумия. Превратить нашу кают-компанию в коммунальную кухню, где соседи днём хватаются за грудки, а по ночам плюют друг другу в кастрюли — желания нет. Войны начинаются и заканчиваются, а литература пребывает вовеки. Когда маразм схлынет, его нужно будет осмыслить. Пропагандисты притворятся историками, но будут делать лишь то, что умеют — врать. Надежда только на писателей.

Zoom, как ни странно, не разъединяет, скорее наоборот. Кают-компания имеет свойство как-то увязывать категории пространства и времени.

Кто-то заглянет из Москвы, а завтра из Вильнюса. Кто-то представляет Баварию, а другой вещает из Ганновера. Но в основном, конечно, берлинцы. А однажды был гость прямо из войны, он вышел на связь в Луганске. Он пишет о войне, но обсуждение его текста тоже не свалилось в политическую дискуссию. Только литература. Важно не только то, о чём пишет автор, но и как он это делает.

Я и не заметил, как эти литературные понедельники стали важной частью моей жизни. Почти ни с кем из экипажа я не знаком «в реале», но дистанционное общение — отнюдь не второсортное. Получается не протокольная видеозапись тоскливой говорильни «по бумажке», а спонтанный, иногда шумный, но всегда интересный вербальный спектакль. Участники его становятся документальными актёрами, у каждого своё амплуа. Вот поэтесса Генриетта Ляховицкая, задиристая, язвительная, колкая, обидчивая и отходчивая. Сергея Довлатова она помнит по студенческой скамье, а её книги украшают библиотеку Конгресса США. Так она утверждает, и я с лёгким сердцем ей верю. Вот Миша Пикер, тонкий, глубокий стихотворец, умеющий при этом расколоть, расщёлкать любой текст и вынуть из него ядрышко потаённого содержания, о котором и сам автор не догадывался.

Мина Полянская! Автор 14 книг великолепной филологической прозы, тончайший знаток литературного Берлина 20х годов прошлого века. Выпускница Герценовского института, слушавшая лекции учёных, по книгам которых я учился. В прошлом — редактор и издатель литературного журнала «Зеркало загадок», где до конца дней своих печатался великий и до сих пор недооценённый писатель Фридрих Горенштейн, автор эпического романа «Место», сценарист «Андрея Рублёва», «Зеркала» и «Рабы любви».

Таня Вальмон, красивая, элегантная, загадочная. Поэтесса, актриса, сценаристка, проницательная и парадоксальная, её острый галльский взор способен разглядеть то, чего не видят другие. Московской школьницей она училась у молодого преподавателя литературы, выпускника МГПИ, которого звали Саади Имранович Исаков. Кем ещё мог стать ребёнок, которого родители назвали Саади? Разумеется, писателем. Я толком и не знаю, сколько книг он написал. Может быть, целую библиотеку. Исаков поклонник постмодернизма, мастер иронической, порой ёрнической прозы, имеющей пророческое значение — на последнем литпонедельнике терзали его рассказ, написанный в 1996 году «120 оттенков чёрного»— он удивительно современен.

Саади Исаков играет в нашем кружке роль модератора, который совсем не похож на бесстрастного шпрехшталмейстера во фраке, нет. Красочно лохматый, небрежно элегантный, настоящий берлинский хипстер, тонко чувствующий русское слово, он время от времени покидает свой пост и вламывается в полемику, как в драку, размахивая руками и разбрасывая окрест пригоршни запальчивых слов, но, смиряя темперамент, возвращается к спокойствию, тщетно призывая коллег последовать его примеру.

Я перечислил далеко не весь экипаж. О себе тоже умолчу. Тем более, что в грядущий понедельник будут разбирать на молекулы мой рассказ, который называется Pulex Irritans. На первый взгляд, это пособие по паразитологии, песнь о чуме, которая невесть откуда приходит, и чёрт знает, куда исчезает. Вроде как не о войне.

На самом деле, там каждое слово о ней, проклятой.

Эзопов язык? Аллегории?

Никак нет. Скорее, боевой устав литературной пехоты, не более. Но и не менее.

Приходите. Вход всем посторонним. Но вместо билета, пропуска или контрамарки — текст. И тогда взойдёте на этот мультяшный пароходик, который, астматически вздыхая, пойдёт с вами по курсу на островок здравомыслия, затерявшемуся в архипелаге безумия.

Отдать концы! Полный вперёд. И с песней.

Владимир РЕРИХ

Итак, подведем итоги. Я долго думал, а мне-то это надо или нет? Мне лично. И понял, что вся эта лабуда насчет ответственности за тех, кого приручили — не про меня. Никого я не приручал, и никогда не делал того, что самому не доставляет удовольствия. Мне действительно это важно — возиться с вашими текстами, радоваться тому чуду, которое рождает ваше слово. И если вам некуда приткнуться, если вам не нашлось другого места, милости просим к нам.

Как мне все это видится?

Вы посылаете свои тексты все по тому же известному многим адресу  Этот e-mail адрес защищен от спам-ботов, для его просмотра у Вас должен быть включен Javascript , а мы размещаем их на наших сайтах «Новые писатели» и «Метафорическая деформация». Раз в две недели будем давать обзоры. В них будут ваши мысли насчет опубликованного, сам я обещаю лезть в эту кухню не часто, лишь тогда, когда почувствую в этом необходимость.

Обзоры — способ обратной связи, если их не будет, то не видится смысла во всем этом деле — предполагается, что в нынешних условиях равно важны как сами тексты, так и их читательское восприятие, степень их адекватности моменту, нравственная чистота сказанного слова.

Постепенно формируется книга, мы ее печатаем (в идеале); если не можем собрать достаточно средств, выпускаем ее электронный вариант. И так – до момента, пока сможем объявить о возврате к прежней жизни.

Поэтому будем ждать откликов от всех: от авторов, критиков, читателей. В особенности именно читателей.

Ну вот, как-то так.

Условия прежние: рассказы не более 50 000 авторских знаков, поэтическая подборка — 300 строк.

Постепенно разберемся, как все это будет выглядеть на практике. Не исключаю, что затея может оказаться пустой. Но что-то мне подсказывает, что мест, куда сейчас может приткнуться талантливый автор, не так уж и много. Если наша площадка окажется одним из них, то Париж будет стоить мессы.

Начинаем с 15 октября. День для многих привычный, не будем нарушать отчетности.

И, конечно, задавайте вопросы, предлагайте. Будем жить.

Леонид КУЗНЕЦОВ

 Почему «Литературный четверг»? Просто вспомнилось, что когда-то был журналистом, редактором еженедельника. Печатались в среду, продавать «свежак» начинали в четверг. Были читатели, которые ждали очередного четверга всю неделю. Вот для них и работали.