Галина СОЛОВЬЕВА (г. Бор, Нижегородская обл.) КОММЕРЧЕСКИЙ РЕЙС

«Космос доказал человеку,

что он безусловно разумен и устроен

куда сложнее любых представлений о нем.

Наши знания на сегодня не позволяют

понять сути большинства процессов,

происходящих во Вселенной».

Кто-то из космонавтов, пожелавший остаться инкогнито.

30 сентября 2122 года.

«Всё, дистанция позади. Корабль благополучно миновал орбиту Луны и взял направленье к Сатурну. Ради места в его каюте я бежала пятнадцать лет: через университеты Москвы, через тренинги, подготовки, через докторские и кандидатские по пяти направлениям знаний. Я назначена экзобиологом. Это значит, буду искать простейшие формы жизни в наполненных углеводородами морях и озерах Титана. Если найду одноклеточных, дышащих водородом, выделяющих тонны метана — прославлюсь среди понимающих. Инородная форма жизни! Это уже не теория. Это острый нож под печёнку сторонникам жизни, основанной на водичке и кислороде, по образцу земному в любых мирах и галактиках. А тут — нате вам! Под носом, на спутнике у Сатурна!

Но вряд ли. При минус сто восемьдесят надежды ученых сводятся к коротким обрывкам молекул, способным в глубинах вод[1] удлиняться и усложняться, объединяясь в клетку. Но обрывки уже интересны, проливают свет на процессы эволюций в различных условиях.

Надеюсь, я думаю четко. Это важно, четкость мышления, проговорённость фразы. Только так прибор Абильгама запишет течение мыслей и сможет их воссоздать моим голосом, с интонациями. А иначе к концу путешествия получу равномерный гул с вкраплением крепких словечек. Да и сны, как нам объяснили, фиксируются прибором при нарочито усиленных, образных думах вечером. Поздно выдали мягкие шапочки с прослойками тонких пластин, приходится тренироваться за двадцать минут до сна длиной в половину года.

Если техника не подведет. Если наш «Геркулес» впервые в истории освоения Солнечной системы одолеет один миллиард двести миллионов космических километров. А в случае всяких поломок… Даже в случае чьей-то смерти… Что ж, если случится трагедия, оставшиеся в живых не вправе прервать экспедицию, так написано в договоре. Мы — гении-универсалы. Легко заменяем друг друга у пульта пилота, в био- и геолабораториях, при выходе в чёрный вакуум и даже в операционной. Разделим между собой гонорар и работы выбывшего. Там будет что поделить, миллионы всем обеспечены.

Сонный газ что-то медленно действует. Видно нервы дают себя знать: мама плакала перед стартом. А сама двадцать лет на Венере, забегала домой по случаю. Вот, приспичило к старости внуков. А не поздно ли спохватилась? Надо было дочку за ручку отвести в кулинарный техникум, там и сытно, и продуктивно. А не в центр подготовки полетов.

Вроде Джессика задремала, баю-бай ее убаюкал. На гладеньком смуглом личике меж бровей надломом морщинка. Недавно на тренировке шёпотом мне призналась: есть у нее проблема, которая долго мучает. Подробностей — ни словечка. Джесс — истая американка, обаятельная в компании, закрытая по существу. Ей всего двадцать пять, ребенок. Худощавая, скоростная, с прокаченной мускулатурой, с торчащими вверх негроидными коротенькими спиральками, доставшимися от матери. Голубые глаза — от отца. Мы с ней встречались на ринге в товарищеском бою. Бой мне стоил… Это неважно. Все не важно, что отвлекает от единой намеченной цели.

Теплый сладенький баю-бай заменил в космических рейсах придуманную фантастами глубокую заморозку. Один ляпнул — и все подхватили. Не подумали, что вода в замороженном состоянии разрывает у клеток стенки, превращает органы в месиво. Даже если не разорвет в результате новой крионики[2], все равно наше тело погибнет от длительного охлаждения. Лишь клопы тридцать лет безнаказанно летаргируют на морозе, а при возвращении хозяина вновь сосут постаревшую кровь. Человек — не мешочек с хоботом, он обязан и кушать, и греться.

Вот и мы, две «звездные леди» по лестным отзывам прессы, будем спать на теплых постельках, закрепленные мягким ремнем. Получая время от времени в кровь порции глюколезита, заменяющего еду и частично смесь для дыхания. Мы с Джесс дремали два месяца под присмотром специалистов и сделали вывод: в полете этот метод незаменим. Экономнее получается, чем два раза по полугоду уничтожать запасы драгоценной еды и воздуха.

А трое мужчин тем временем позаботятся об исследовании открывающейся Вселенной, о цистернах, что дружной стайкой мчатся за кораблем и, конечно, о спящих красавицах. Мне Андрей обещал каждый день проводить массаж ручек-ножек и обязательно спинки, чтобы мускулы не растаяли, а пролежни не пролеживались.

Мой супруг — моя тайная гордость. Чернобровый и черноглазый, гибкий в талии, мощный в плечах, он заметно похож на цыгана, своего легендарного прадеда. Андрей силой воли и твердостью продуманного характера далеко ушел от мужчин безалаберного народца. Командир экспедиции. Он ответственен за доставку в гигантских круглых цистернах миллиардов литров метана и отличной вызревшей нефти, призванных поддержать затухающие горелки на кухнях домохозяек. И заглохшие автомобили. И уже встающие линии химических производств.

Безусловно, сырье будет дорого. Но оно станет благом для каждого, кто им сумеет воспользоваться. Мы воспользуемся процентами от продажи ценного груза, это греет и гладит за ушком.

Почему до сих пор не сплю?

Ну ладно, представлю образно нашего астрогеолога, молодого Вивьена Бонье. Красавчик француз с чуть слащавой полногубой доброй улыбкой. Распахнутые глаза, и ресницы дугой, как у девочки. Чуток уступает в росте моему дорогому начальнику. Парень Джессики. Отвечает за массаж ее крепкой фигурки перед Джессикой и медкомиссиями. Уверена, эту часть своих каждодневных забот парень будет нести с пылом в сердце и с восторгом, тщетно скрываемым.

Ну а слаженной робототехникой заправляет японец Мэмору по фамилии Мацусита. Как ни странно, очень похожий на артиста ушедшего века, Джонни Деппа в очках. Такой же глубокий взгляд, печальный, чуть виноватый. Тут главное не перепутать, не пошутить: «Эй, Джонни!», а почтительно выговаривать: Мацусита-сан, поясните... Сильнейший специалист. Самый старший на корабле, ему уже тридцать девять.

А мне тридцать пять… За спиной освоение Луны и Марса. Космическая старушка, но не желаю стареть и с трепетом принимаю комплименты сильного пола. (Глупый треп позже тщательно вырежу, когда буду сдавать свою шапочку психологам на экспертизу.)

Как раз на этом условии, на возможности удаления личных мыслей, эмоций и снов, экипаж согласился участвовать в эксперименте израильского профессора Абильгама. Ему интересны загадочные космические феномены, и мы не раз с ними сталкивались.

Хорошо б прояснить природу, например, изменения сознания, когда человек выходит из привычного состояния человека и космонавта. Следил за приборами — вдруг плывешь в облаках грозной птицей, могучими крыльями машешь, хвостом направляешь полет. Какое, скажу, наслаждение ритмично сжимать мощный мускул, опираться крылом на сгусток нагнетаемой атмосферы! А ветер трепещет в перьях, а солнышко бьет в глаза, но зоркий взгляд замечает зверька в цветущей траве. Признаюсь, я мелких зверюшек заклевывала десятками, горяченьких, верещащих. И, представьте себе, поедала, с азартом, со вкусом крови. Что вроде не отражается на моих каждодневных вкусах.

Или звуки Земли в шлемофонах, разговоры, мяуканье кошки… Пропадут, а потом опять… Или вдруг обостряется зрение, и парень с орбиты видит футбол на размеченном поле во всех азартных подробностях.

Особенно напрягают голоса в голове и шёпот, навязчиво объясняющий: зря мы полезли в космос. Рожденные ползать, видите ль, не должны создавать аппараты искусственного отрыва от данной Творцом поверхности.

А другие, наоборот, поддерживают, как взрослый поддерживает подростка. Иной раз спасают жизни, предупреждая о грозящей завтра опасности. Или диктуя последовательность необходимых действий в минуты страшной аварии.

Безусловно, странные случаи подробно задокументированы, и десятки ученых мужей пытаются их объяснить. Кто проявлением глубинных неведомых недр подсознания, когда организм человека «вспоминает» в мельчайших подробностях состояние других организмов: птиц, зверей, чудовищных ящеров, предтечей по эволюции. Вместе с прежней средой обитания, запахами, расцветками.

Кто потоками неисследованных галактических излучений — подключением к так называемым эзотерическим «информационным полям». Кто сплетением проводов, создающих в зонах работы и отдыха космонавтов электромагнитное поле, вызывающее галлюцинации. Ну а кто вспоминает Лема с его активным рассудочным океаном планеты Солярис. И земной океан обвиняют в накоплении информации, в отражении тонких энергий, которые воспринимают расслабленные невесомостью организмы моих коллег.

Надо сказать, звездолетчики не верят в галлюцинации. Глюки — это продукт болезненного, уходящего в темень сознания. А мы все здоровые-крепкие, доказано кучей исследований.

Доктор Чжан, консультант Абильгама, которого шустрый профессор привез с собой из Китая, уверяет, что в списке феноменов ничего нет  феноменального. Что все религии мира имеют в своей основе контакт пророка с неведомым превосходящим Разумом, посылающим человеку изумительные видения, диктовки и указания…

Все путается… Надеюсь, я мыслила вразумительно, увижу что-нибудь радостное… И если бы наши умники прояснили природу пророчества… Они бы сегодня… Как там?.. «Вопросами не озадачивались, а с гордостью выдавали естественные ответы»…

* * *

— Софи! — поцелуи мужа все настойчивее, все явственнее. Я нежусь в родных объятиях, выходя из ступора сна. Но агрессор нетерпелив, он срывает шапку, забрасывает в затемненный мигающий угол. Своевольный чепец отскакивает, кружится словно муха, любопытная и назойливая. Так-так, переход под пижамку к двум заманчивым близнецам. Жадный рот хватает сосок, и приученные близняшки наливаются сочной тяжестью, рассылают по телу волны, мучительные и сладкие. Эта пытка невыносима, так и хочется изгибаться, и стонать, и кричать, и плакать! И губами искать его губы, и сцепившись парить по каюте, упиваясь жадными ласками!

— Андрюша, разбудишь Джессику… — я шепчу, но мой страстный шепот подстегивает захватчика. Отскакивают ремни, прерывистое дыхание щекочет шею за ушком:

— Капрал Бонье не теряется, красотку унес с собой.

Мы свободны, мы кружимся в воздухе, как большие белые птицы!

— Два часа?

— Полдня… Командир подписал себе полвыходного для свидания с экзобилогом.

* * *

Когда собрались на ужин, мордашки у молодежи светились, как отражатели световых лучей на котах. Нас с Андреем не напрягает, мы бы дружески посмеялись над предпринятым марафоном, но Мэмору-сан строгих правил. Говорят, в Японии принято до сих пор мыться в тесных бочках, чтобы бренные телеса не оскорбляли взгляд. Для них открытые ванны — верх бесстыдства и безалаберности. Инженер соблюдает «секретные» бытовые договоренности, но за вежливыми приветствиями кроется осуждение.

Что поделаешь, надо думать о душевном комфорте каждого. Я взяла колечко лимона и Вивьену с Джес протянула. Те сразу сообразили. Таким образом, под предлогом поголовной витаминизации, скроили благообразие, перешли к обсуждению действий.

Через час подлетаем к Фебе, еще три дня до Титана. В первую очередь следует проверить и запустить две сотни летучих роботов, помощников Джесс и Бонье. Молодежь облетит на шлюпе громадный жидкий Сатурн, шесть десятков разнообразных и разнокалиберных спутников от Фебы и до Мимаса, изучит кольцо, составит таблицу полезных находок для общества потребителей. И все за неделю, если основные работы по забору нефти и газа проведем идеально, по графику.

На Титан отправим сто роботов, чтобы к моменту высадки на оранжевую планету компьютеры принимали сведения о составе нефтяных озер и морей, вычисляли, какое удобнее и выгоднее опорожнить.

Таков план работ, разбивающий экипаж на малые группы. Что поделать, коммерческий рейс, содержание «лишних» исследователей спонсорами не предусмотрено.

Разделились, Андрей с Мацусита отправляют гонцов на Титан, а мы втроем — по округе. Тут вроде бы делать нечего. Сиди и смотри, как роботы перепроверяют роботов, друг в друга компактно вставленных, словно крышки для консервации, выбрасывают в пространство через миниатюрные шлюзы. Но длительное одновременное задействие многих систем может стать причиной поломки или разгерметизации. Теоретически может, на практике — никогда. Все равно инструкции требуют, чтобы колумбы космоса бдительность не теряли.

Я подвинулась от влюбленных, пусть пошепчутся-похихикают. И задумалась о своем. По правде сказать, о снах, реальных, многозначительных, терзавших мозги полгода. Да уж, радости никакой. И чем рьяней хочу забыть, тем отчетливее подробности.

Вдруг Джессика предложила:

— Вивьен, давай расскажи Софье Сергеевне сны.

Я вздрогнула от неожиданности. Собрала лицо, попыталась увильнуть от ненужной темы:

— Но, Джесс, не будем о личном.

— Не личное. Доктор Чжан уверяет: Вивьен получил информацию для общего обсуждения.

— От кого?

— От разумных Титана. Их тела еще не сформированы, но души уже живут в окружающих тонких слоях. Тысячелетия трудятся над созданием здорового климата для своего воплощения. Вступили с нами в контакт.

— Доктор Чжан и не то напридумывает.

— Сновидения Вивьена созвучны многим ученьям Востока о зарождении жизни. Почему бы нам не прислушаться?

— Я как-то привыкла прислушиваться к двум высшим образованиям.

Бонье, не вставая с места, дотянулся до монитора и стал объяснять с мальчишеским азартом первооткрывателя:

— Я свои сновидения расставил в порядке развития жизни. Посмотрите, Софья Сергеевна, Титан на сегодняшний день. Промозглый, дождливый, вонючий, как воспринимают люди. А вот что видят они.

Белый свет заполнил экран. И в жемчужном торжественном свете парили овалы-души, лучась и переливаясь, скользя, проникая друг друга, и звучали волнующим хором, и изливались музыкой, волшебною, завораживающей.

— Мелодии Сотворения, — вдохновенно молвил Вивьен. — Я тоже был чистым разумом и тоже пел в этом хоре.

— Остается лишь восхищаться, — с легкой завистью молвила Джессика, — а мне снились кошмарные ужасы!

Я кивнула, но спохватилась. А, впрочем, никто не заметил.

— А это, Софья Сергеевна, зародыши новой Жизни. Одноклеточные и многоклеточные вовсю копошатся в глубинах нефтяных морей и озер. Они светятся словно радужки, потому что я был способен к восприятию биополей. Вы увидите под микроскопом промасленных черных амеб. Но шустрых амеб так много, что они своими телами согрели глубины вод. Насколько я разобрался, температура близ дна десять-двенадцать градусов.

Ботаник во мне не выдержал:

— Вивьен, да вы фантазер. На Земле в районе экватора температура в глубинах всего лишь четыре градуса. На Титане, при минус двести…

— Вот в этом-то все и дело! — разгорячился парень. — Наши рыбы могут позволить оставаться себе хладнокровными. А существа на Титане выделяют тепло, представляете, способное согревать окружающую среду. Вероятно, секрет в питании нефтью и горючими газами. Передовой отряд мириад живых организмов, одноклеточных и многоклеточных, готовит более теплую среду для своих последователей. А более крупные особи, как эти «рыбешки» с щупальцами, согреют моря до поверхности. А моря потихонечку будут отдавать тепло в атмосферу, изменяя климат планеты.

Фантазер… Но сотни животных, небывалых, невероятных, резвились в промасленных «водах», выскакивали над волнами, раскрывали слои перепонок, парили медленно, дивно. А по гладеньким бережкам уже прорастали растения, зеленые, будто земные. Их пачкала нефть приливов, но растения питались нефтью, втягивали шершавыми листьями и стволами и опять блестели под Солнцем. Струились в желчное небо горячими излучениями, согревали азот атмосферы…

— Подождите. Вы оба уверены, что амебы уже появились? Что я их скоро увижу?

— Не уверен, — признался парень, — и даже во сне сомневался. Я чувствовал: есть, сегодня. Но «сегодня» — долгий период в истории мироздания, миллионы ближайших лет.

Ладно, это хоть признает.

— Я в короткой подборке ускорил большие шаги эволюции и многое пропустил. Подробностей на часы, я кину на ваш компьютер. В двадцать пятом сюжете Титан уже сплошь прорастает растительностью, горячей, как барбекю. А разумные существа спустились с небес на сушу, постепенно материализуются. Вот они, чуть заметнее воздуха, великаны до облаков. Мешок с головой по форме. На данном этапе сознание почему-то их оставляет. Я тоже был великаном, но одновременно ведал: происходит формирование нового тела и новой примитивной ментальности. Разумный не может взять все тайны Небес на землю, начинать придется с нуля.

Но самое удивительное, и даже самое главное, понял: все мы — души с Земли. Миновали миллиарды лет, наше Солнце сожгло весь гелий, в последних предсмертных агониях поглотило Меркурий, Венеру и подходит к третьей планете. А нас там давно уже нет! Мы развеяны, ищем пристанища, рассеянные по космосу.

Вивьен взглянул виновато, словно он сам придумал печальные перспективы. А я не могла оторваться от зрелищ, где быстро сменялись периоды эволюции, где животные-печки резвились, обретая прекрасные формы. И где «человек», освоив еще несколько странных форм, наконец превратился в знакомого желтоватого гуманоида. Отличного от землянина, но вполне приятного с виду. Нетрадиционная техника, архитектура, мода очаровывали воображение. А Вивьен меж тем уверял, что вполне понимает язык, что способен переводить, растолковывать диалоги!

— Ученые полагают: наступит день, когда Солнце согреет Титан до минус семидесяти градусов. И еще миллионы лет, набухая и сокращаясь, проскрипит до белого карлика, что создаст предпосылки для неустойчивой жизни на уровне многоклеточных.

В моих сновидениях климат на Титане устойчиво теплый, а разумные развиваются без воинственных закидонов, опираясь на подсознательную горькую память прошлого. И совсем не знают огня — здесь костер нельзя разводить, вся планета заполыхает. А когда астрономы заметят, что светило вот-вот потухнет, титаняне построят множество космических кораблей и умчатся к далеким галактикам. Куда более приспособленные к абсолютному нулику вакуума, осуществят мечты беспокойного человечества. Вот так, за две эволюции. А до землян сколько было? А сколько будет еще!

Я сидела ошеломленная. Не могут ночные выхлопы беспокойного нашего мозга создавать такие картины: подробные, грандиозные, с безукоризненной логикой развития и продолжения после дневных перерывов. Контакт, это точно контакт.

— Я был в будущем. Видел и чувствовал, думал и разговаривал, — повторил упрямо Бонье. С ним спорить было бы глупостью. Всплывали другие вопросы:

— Вивьен, а зачем они всё это нам показали?

— Зачем?.. Я, признаться, не спрашивал. Но так понимаю: знакомство дочерней цивилизации с материнской цивилизацией. Дети тянут руки к родителям, говорят о больших перспективах. Это вроде должно быть естественно.

— Открытые и бескорыстные? Не очень правдоподобно. Дети вечно что-нибудь требуют.

Как могу я судить о детях? Сидела бы лучше, помалкивала.

— Доктор Чжан уверяет: Вивьен родился звездопроходцем. Его принимает Вселенная, доверяет ему свои тайны, — с тихой гордостью молвила Джессика.

Вот как… А я рождена не для космоса, получается? Почему Андрей ни словечка не сказал о контактах Бонье? А Андрею что-нибудь снилось?

* * *

На другое утро пошли сообщения за сообщениями. Лишь двадцать летучих роботов работают на науку, ищут жизнь на мерзлом Титане. Основные восемь десятков озабочены окупаемостью, присылают формулы нефти из больших водоемов. Мы все впятером взялись скорей обрабатывать данные. От выбора моря нефти, самой качественной и зрелой, зависит место посадки. Рядом быть должно непременно и озерцо метана. Газ ценится втрое дороже тяжелого черного золота, но его возьмем впятеро меньше — велика вероятность взрывов при обратной транспортировке. К тому же, не очень ясно, как метан опустят на Землю при условиях резкого роста наружных температур[3]? Неприятности тут обеспечены. Даже очень опасные взрывы. Но об этом пусть голова болит у конторы заказчика.

К вечеру порешили: приводнимся на озеро Рикки в северном полушарии, где погода благоприятствует, и еще девять дней будет день (на Титане Солнце в зените триста восемьдесят часов). По такому случаю рыцари отпустили дам отдыхать, втроем работу закончат. Мы не долго сопротивлялись, в самом деле очень устали. Накормив мужчин, грациозно полетели в сторону спален.

Наш «Геркулес» — воистину самый лучший из кораблей, у каждого есть каютка. Что иной раз спасает исследователей от конфликтов и нервных срывов. Тот, кто вынужден круглый год наблюдать все одни же лица и поддерживать собственный фейс в режиме благожелательности, и поймет нас, и не осудит.

Но сегодня Джесс забросала меня престранными взглядами, сразу видно, ей грустно и тягостно. Вот и борется гордая дева с закаленным закрытым характером, не решается озадачить постороннюю в сущности вумен. Значит, мне пора забирать инициативу в руки. У нас в России без комплексов, и помощь легко оказывают, и просят людей о помощи.

— Джессика, поговорим?

Я указала на мягкие пуфы у иллюминатора, где можно уединиться, наблюдая звездные россыпи, а иной раз даже планеты величиной с монетку. Пристроились, пристегнулись. И девушка после нескольких ничего не значащих фраз через силу произнесла:

— Софья Сергеевна, я не стала бы вас затруднять, но дело очень серьезное. Я вчера говорила с Чжаном, и он посоветовал мне обратиться к специалисту перинатальных связей матери и плода. Конкретно — к вашей подруге Екатерине Соболь.

— Джессика, вы беременны?

— О нет, — на смугленьком личике удивление и досада. — Я говорю не четко, потому что очень волнуюсь. Мне нужен специалист, мировая величина, чтобы мог в суде обоснованно доказать мою правоту. Это жизненно важно для моего отца.

Даже так... Но к подруге Катюше на хромой козе не подъедешь.

— Джесс, я сделаю, что смогу. Но поймите, пожалуйста, правильно: у профессора жёсткий характер и нет времени на пустяки. Пустяком она называет все, что ей мешает работать, как бы это ни было важно для вас или для меня. А уж чтоб в суде выступать… Если очень заинтересуется. Если случай из ряда вон, поднимает ее престиж. Вы должны мне все рассказать, чтобы я рассказала ей. Тогда Катерина подумает, но и этого не гарантирую.

Было видно: Джесси считает меня ненужным звеном — воспитание не позволяет лишний раз выворачивать душу. Но пришлось. И я ужасалась, слушая исповедь девушки.

Оказалось, Джесс воспитали не родители, близкие родственники. Хорошие люди, добрые, до пятнадцати лет наша девочка росла, ни о чем не догадываясь. А в пятнадцать в штатах Америки полагается рассказать подростку всю правду-матку. Откровение было шокирующим. Оказалось, отец Эдвард Сандерс виноват в смерти матери Джессики, избил до потери сознания. Много ль надо беременной женщине? Дениз повалилась на пол, ревнивец пришел в себя и вызвал скорую помощь. Приехала и полиция. Миссис Сандерс в реанимацию, а преступника — за решетку. С тех пор он там и сидит, хотя писал апелляции.

Уверял: вернулся домой, а супруга лежит в крови. Сразу на помощь бросился, потому перепачканы руки, и джинсы с футболкой в пятнах. Но судьи отцу не верят и дело не пересматривают. По свидетельству многих соседей, характер имел несдержанный, жену ревновал прилюдно, мог обидеть и оскорбить. Даже когда супруга вынашивала младенца, придирки не прекращались. Потому — пожизненный срок за побои особой жестокости, за кончину беременной женщины.

Да, именно так и было. У мамы мозг отключился, но сердце билось упорно. И плод развивался упорно, ни за что не хотел умирать. Врачи совершили подвиг — сорок дней растили девчушку в утробе погибшей женщины, а потом передали родным.

Тогда же, в пятнадцать лет, Джесс впервые пришла в тюрьму. В темной комнате, разгороженной на две части тяжелой решеткой, к ней вывели заключенного. Отцу было тридцать пять, а ей показалось — семьдесят. Дрожащие руки, усталые затравленные глаза... Эд не знал, что девочка выжила и смотрел на нее как на чудо. А она… смотреть не могла. Она его ненавидела. А когда резанула фраза: «Ты жизнью обязана мне. Я мог бы вернуться позже, ты погибла бы вместе с матерью», вскочила и убежала.

Потом приходила еще. Поднимала подробности дела, разговаривала с адвокатами. Эду верила и не верила. Но с годами пришло понимание: в суде возможны ошибки. Особенно, если судья опирается на характеристику, а вовсе не на доказанные действия обвиняемого.

А когда подала заявление в экспедицию на Титан, словно молния озарила: «А ведь я могу не вернуться…» И никто вовеки отца не вытянет из клоаки, не позволит ему пожить нормально, по-человечески. А отцу всего сорок пять. В этом возрасте зрелые парни дерзко все начинают с начала, бесшабашно влюбляются в женщин, рождают новых детей. Вся жизнь под откос за вздорный юношеский характер.

А Джесс давно повзрослела. Легко меняла поклонников, и любила, и ревновала, и устраивала скандалы. И жарилась на углях, представляя любимых с соперницами — от Эдварда Сандерса дочери достались не только глаза.

Пять месяцев предполетной обучающей подготовки Джесс корила себя за десять безвозвратных годов бездействия. Лишь глядя в глаза своей смерти человек в смятении думает о чертовой прорве времени, потраченной ни на что. И видит: главное дело, не докторские, не полеты, а ГЛАВНОЕ ДЕЛО ЖИЗНИ осталось незавершенным. Потому что он никогда не стремился его завершить.

Среди офицеров космофлота в ходу популярная фразочка: «За орбиту Земли — с чистой совестью». В том смысле: со всеми долгами, моральными и финансовыми, перед вылетом надо расплачиваться. Джессика оплатила детектива и адвоката, попросила с виной отца (или с его невиновностью) разобраться наверняка. Но крутые профессионалы не дают никаких гарантий: через четверть века не просто обнаружить новые факты. Часть свидетелей в лучшем мире, а живые, кто «помнит ясно», все давно и безбожно врут. Совсем не по злому намерению — по путаной нашей памяти.

И вдруг, во сне, в черном космосе, Джессика ощутила себя плодом в чреве матери. Короткие сны, но страшнее ничего никогда не испытывала. Кто-то бил кулаками в живот, и неловкое тельце дочери корчилось под ударами от боли, от инстинктивно охватившего ужаса гибели. Она пыталась кричать, но вода заполняла рот, пыталась бежать в узкой камере, но бежать совсем было некуда! Удары, удары, стоны, крик мужчины: «Думала скрыться? Ты думала, от меня спасешься в кварталах белых?» И вспышкой — лицо чернокожего, перекошенное от ярости! На последних минутах жизни сознание бедной Дениз слилось с сознанием плода. И Джессика видела. ВИДЕЛА!

Она может стать главным свидетелем, она оправдает отца. Она вернет ЖИЗНЬ отцу, если профессор Соболь докажет: младенец способен получать сигналы от матери в виде зрительных восприятий. Особенно в миг опасности. И память. Возможность памяти, проявившейся в сновидениях.

Когда девушка замолчала, мы не долго сидели подавленные. Настало время решительных организованных действий. Полночи на компе Джессики смотрели записи с шапки, отбирали самые четкие, монтировали, комментировали. Портрет убийцы составили из осколков в профиль и в фас. И, главное, в самом деле смогли записать его голос. По голосу специалисты идентифицируют личность словно по отпечаткам пальцев.

Потом сочиняли письма. Детективу, чтобы с портретом прошел по знакомым юности Дениз Рамирес и выяснил, кого она избегала. И моей ученой подруге, предложив интересное дело. Катерина конечно возьмется. Ее хлебом не накорми, дай обскакать коллег, ошарашить всех новизной и смелостью разработок. Завтра днем адресаты получат наши трогательные послания, и завертится дело Сандерса.

Когда расставались, Джесс обняла меня с благодарностью: она заснет легким сном. Кошмаров больше не будет, повзрослевшая дочь рассчитается за маму и за отца.

А я лежала в постели и пыталась понять: откуда многомудрый китаец знает о моих московских знакомствах?

* * *

Сегодня первый апреля. День смеха. А мне не до юмора. Проснулась, а сердце рвется, в глазах кровавые мальчики… «Да, жалок тот, в ком совесть нечиста», предостерегал поэт.

А Андрюша не замечает. Все мысли — сегодня посадка. Ну да, конечно, посадка, и мне надо думать о том же. Только дрожь в груди успокою и вольюсь в наше общее дело. Великое дело, черт возьми, застолбим страницы в учебниках истории космонавтики. Мы жертвовали… И жертва напомнила о себе… Не хочу об этом, не буду. Загляну к профессору Чжану, пускай меня успокоит. Джесс помог, поможет и мне.

У дверей незаметной каютки замешкалась, постучала. Почему мне все время кажется: я войду, а его там нет?

Старик по восточной привычке медитировал в позе лотоса, зависая под потоком. Увидал меня, поклонился, замахал словно птица ладонями, грациозно спустился на коврик. И уже закрепившись, спросил, излучая покой и внимание:

— Что вас привело, доктор Бельская?

Я молча достала шапочку.

После завтрака собирали экспедицию Джесс и Бонье к тяжелым кольцам Сатурна. Малый шлюп облетел корабль лихим прощальным витком и скрылся из зоны видимости. Последнее впечатление — веселые лица ребят за стеклом бокового обзора. Они знают, бравый демарш в неисследованном пространстве может стать смертельным полетом. Поэтому улыбаются. Мы знаем… И потому со смехом кричим в микрофон веселые шутки напутствия. Мы стараемся гнать даже мыли, тревожные, обоснованные, и скорее переключаемся на собственные проблемы.

Если б нашей задачей являлось посадить корабль на Титан через бури и турбулентности (постоянные, беспорядочные, ни с того ни с чего образующиеся потоки смерчей и шквалов) в непривычно тугой атмосфере, это был бы воистину подвиг. В коммерческом варианте сложность подвига возрастала в десять раз, по числу цистерн. А цистерны…

Представьте сферы «всего» двести метров в диаметре. В таких, выражаясь образно, можно спрятать пару высоток по семьдесят этажей, вертикально и горизонтально. На меньший объем наши спонсоры согласия не давали, кричали: «Будет невыгодно!»

Потому что к поясу шариков крепятся по четыре новейших и невозможно дорогущих ракетоносителя, работающих без выбросов привычных огненных струй. И «Геркулес» той же серии, нефть и газы он не подпалит, способен к полету в воздухе и в безвоздушном пространстве.

Вся техника роботизирована, маневры мы отрабатывали в пустынных снегах Антарктиды. А что? Условия сходные. «Всего лишь» температура на Титане в три раза пониже, и плотность среды ощутимее, словно внутри бассейна. И низкая гравитация, примерно, как на Луне. Но к Луне не сложно привыкнуть, а скафандры по принципу термоса согревали наших коллег еще на заре космонавтики.

Для посадки громадин требуется ручное допрограммирование сорока ракет в соответствии с постоянными изменениями ветров в слоях атмосферы. Чтоб цистерны плюхались в нефть, не повредив обшивку. А иначе — все замыслы в нуль, а с ними наши проценты.

Разбились на две бригады. Мацусита-сан программировал и сферы вниз направлял, в окошки без завихрений над облюбованным озером. Послушная электроника вела шары сквозь туманную оранжевую завесу, тормозила, чтобы обшивка не горела, не раскалялась, выбрасывала парашюты. Парашюты полнились вихрями, относили цистерны в стороны.

Но внизу уже мы с Андреем в большом спасательном шлюпе вылавливали пузатеньких. То есть, в считанные секунды, пока шары не упали, пока о твердь не шарахнулись, успевали подать уточняющие сигналы системам посадки, потерявшим ориентацию от частых переворотов. Я — пилот, супруг — оператор, а вместе — дуэт победителей, слаженный, вдохновенный!

Озеро Рикки тянется в длину пятьдесят километров, но с высоты Мацуситы смотрится мелкой кляксой. Только специалисты оценят точность японца, лишь виртуоз скажет «Браво!» скорости нашей реакции.

Одна махина качается на густой коричневой ряби… Вторая, ее подальше, чтоб крутыми боками не стукались… Вдруг пятую затянула, закрутила воронка смерча, сорвала парашюты и модули! Мгновение — смерч загудел, растянулся вертлявой колонной от земли до самых заржавленных метановых облаков! И на нас! Вращая песок и многотонные глыбы! Я резко вильнула в сторону, но одна из глыб мимокрутом шарахнула по хвосту, и мы полетели вниз, кувыркаясь как сбитый коршун.

Вот тут и могла бы встать красивая жирна точка в газетных грустных некрологах. Но удача летела с нами. Мы бухнулись в нефть и зависли на широких ремнях безопасности. За стеклами темень масляная, а мы висим вверх ногами, целуемся и хохочем. В опасности драйв, май беби!

— Вы живы? Ответьте, живы? — срывается голос в наушниках.

— Порядок, — Андрей ткнул кнопку, шлюп лениво вильнул на брюхо, заработали шустрые дворники.

Вдалеке за высокой дюной смерч с досадой швырнул цистерну, конструкция в сто миллионов долларов, тонн и надежд гроханула и развалилась. Твердь вздрогнула, озеро нефти пошло тяжелой волной. На волнах деловито подпрыгивали металлические гиганты с торчащими в небо клювами.

— Итого, минус десять процентов, — подытожил супруг и нахмурился. Ох, не любит считать убытки. — Не будем качать метан. Опасно, труды на ветер.

А может, на ветер тысячи человеческих слабых тел? Взрыв в атмосфере Земли миллион тонн природного газа — это хуже атомной бомбы! Почему я только сейчас поняла весь ужас задуманного? Когда смерть целует в затылок, перед нами встает скрываемое жадностью и тщеславием.

Еще три часа мы метались под бдительным взглядом Сатурна величиною с блинчик, полосатого, как на картинках, в кокетливой рыжей шляпе. Всё. Первый этап осилили с минимальными огорчениями, могло быть гораздо хуже. Когда Мацусита спустился, его ждал стол на троих и вино в пластмассовых стопках. На Земле узнают о высадке, и отпразднуют, и растрезвонят по телеканалам мира. И мы немножко расслабимся, позволяет торжественность случая. А потом подыщем достойное устойчивое возвышение и вмонтируем гордые флаги четырех прекрасных держав. И табличку прибьем с именами героев-первопроходцев, пусть желтенькие археологи удивятся, когда раскопают.

Усталость усталостью, а дежурства по расписанию. И уж если мое дежурство, имею право проверить Титан на наличии жизни. Био-роботы прилетели, принесли пробирки из вод, что в два дня успели облазить. Я заполнила холодильник именуемый лабораторией, а заляпанных нефтью помощников заново отпустила. Пускай стараются ради любознательного человечества.

Джесс болтает по телесвязи, сквозь помехи ее лицо то появится, то пропадает. Слава Богу, у них все в норме. У девушки радость: Катя ответила на письмо, задала еще сотню вопросов. А чем похвалиться мне? Один за другим закладываю мазки в приемник компьютера. Никого нет на мониторах, ни туфелек, ни амеб, ни обещанных многоклеточных. Да, обрывки молекул болтаются, но их до меня предсказали. Вивьен говорил красиво, но логика убеждений — не показатель истины.

— Ну как?

— А ваще никак. Все южное полушарие — пустышка.

Джесс вздыхает разочарованно и отбывает баиньки.

Еще двое суток мужчины налаживают, подключают системы нефтезабора. Тут нужна особая тщательность, чтобы воздух не попадал, чтобы жидкие фракции нефти под обшивкой не испарялись. А иначе, опять же, — взрыв.

Я работаю над таблицей запасов нефти Титана, тщательно, в каждом озере выявляю состав и качество. Все восемьдесят подсобников шлют данные неустанно. А биодвадцатка порхает туда-сюда до экватора, на пробежки теряет время. Но в районе экватора пусто.

«Вечерами» у нас связь с Центром. Андрей запускает камеру, мы гуляем по рыжей долине, испещренной нитями рек и гладью резных озер, любуемся криовулканами, наполняющими округу протухлым аммиаком. Испытываем сверхпрочные костюмчики с подогревом и кислородные маски для будущих энтузиастов. О чем и вещаем миру. В ближайшие десятилетия человек освоит Титан, как уже освоил Луну, построит под куполами научные городки. С космодромов планеты новые сверхмощные корабли полетят на Нептун и Плутон. А быть может… Может, и дальше. Почему бы не помечтать? Почему себе не признаться, что фактически мы отворили ворота в далекий космос? Звездный час нашей звездной карьеры. Я должна быть взволнована, счастлива. Что мешает? Зачем в голове отдается отчаянным тиком: «Все не правильно. Все не то».

Еще три дня. Все цистерны наполнены жидким топливом. Опустились на дно (а дно в глубину всего десять метров) и стоят себе, поджидают дальнейших распоряжений. Подъемы с особой нежностью будут роботы выполнять — велика вероятность аварий. В завершение черное золото надо будет собрать на орбите, скомплектовать в состав, где тяжелые пузаны без прицепа пойдут за нами, как утята за мамой уткой. Так надежней и безопасней. Даже если один отобьётся — дорогу до дома знает. А в каждом «утенке» больше четырех миллиардов литров драгоценнейшего сырья. Бензин будет расти в цене. Почему эти факты не радуют?

Мы планировали сегодня заняться подъёмом шариков, но штиль резко сменился бурей. Ветер гонит барханы песка, засыпает нас с головой. А что в небесах творится! Приходится выжидать.

Вдруг на связь выходит Вивьен и кричит, чтобы мы сей момент прыгали на орбиту. Что к озеру Рикки движется пяток гигантских смерчей, разнесут корабль в мелкие клочья.

— Вы видите нижний слой атмосферы в нашем районе? — усомнился Андрей. Еще бы! Наверху не медом намазано, там сотрут в порошок и выплюнут десятки встречных фронтов.

— Не вижу! Я эти сведения получил от разумных Титана!

— Здесь нет никаких разумных. Ваши сны — это полная лажа!

— Не важно! Андрей, будет поздно!

По инструкциям, взлет допускается лишь в солнечную погоду. Что делать? Темень вокруг. Даже если на нас полетит оторванная скала, мы вряд ли ее заметим.

— Выношу на голосование.

Почему мы поверили парню? Почему, вопреки всем правилам, и я, и Мэмору-сан решили рискуя жизнью прорваться в полосу вечного неуязвимого штиля? На высоте порядка восьмидесяти километров простирается зона покоя, не затронутая ветрами, бушующими внизу, ни турбулентностью сверху. Загадка природы. Но загадка спасла наши души. Почти сутки мы дрейфовали, наблюдая борьбу стихий, вместе с сотнями гладких камней, выброшенных смерчами.

А когда спустились на землю… Ландшафт изменился, озера затянуло грязным песком, местами мелкие реки пробивали новые русла. Осколки цистерн, наполненные драгоценной коричневой жидкостью, валялись по всей округе.

— Еще минус сорок процентов, — сдвинул брови мой счетовод.

На месте бывшей стоянки громоздилась скала крепленого остроконечного льда. Я ахнула и перекрестилась, благословляя проблеск спасительной интуиции. Судя по лицам мужчин, их мысли были о том же.

Что ж, оценим наши убытки среди роботов-лаборантов. Прилетели двадцать четыре поцоканных георазведчика и восемь биотарелок. Остальные сложили головы для будущих археологов в песках и пучинах вод. Я верю в тех археологов? А если не верю, вроде бы, почему о них часто думаю?

Вернулись Вивьен и Джессика. Мы бросились тискать парня, называть Дельфийским оракулом, а девушку целовать.

Теперь подготовка цистерн займет куда больше времени. Пять валяются на берегу, возможно, все с повреждениями, разлетятся в процессе подъема, не выдержат перегрузок. Инструкция требует тщательного пошагового рентгена. Пока роботы-рентгенологи ползают по шарам, мы тестируем не пострадавшие с виду ракетоносители. Покоцанные цепляем балластом к бокам Геркулеса, отправятся на ремонт.

Мужчины скрипят зубами — не так они представляли возвращение победителей. Но каждый делает вид, что работы идут по плану. Каждый шутит, больше для девушек: специалисты предсказывали возвращение «трех теннисных шариков». Но в принципе, даже один легко окупит расходы и дает неплохую прибыль при последней рыночной стоимости две тысячи за баррель.

Ну вот, на грязном боку загорелась синяя лампочка. Значит, трещина обнаружена, но изъян не значительный, внутренний, пожалуй, можно рискнуть. Андрей пожимает плечами, предлагает устроить отдых. Через пять часов будет видно, с каких цистерн снять носители, на которые переставить. Надеюсь, за этот период не случится новых несчастий.

* * *

Джесс застала меня на пуфах, куда я сбежала в смятении.

— Вам плохо, Софья Сергеевна?

Приходится отвечать, все равно скрывать невозможно.

— Там, отдельно, стоят в холодильнике… Три горяченькие пробирки.

— Горяченькие?

— Ну да. Для них плюс шесть — санаторий. Размножаются быстрыми темпами.

Джесс секунду осознавала.

— Откуда?

— Озеро Рикки. Единственное на планете.

— Но озера нет…

— Засыпано.

— Это что тогда получается?.. Получается, что мы с вами… Своими руками делаем планете аборт?

— Аборт?! — я вскочила, будто ужаленная.

— Ой, простите, Софья Сергеевна. Это слово звучит слишком грубо.

— Но конкретно. Пойдемте со мной.

Мужчины уже гуляли по берегу, ждали нас.

— Три цистерны в полном порядке, — улыбнулся мой командир. — На каждую установим пяток ракетоносителей, до Земли доберутся с гарантией. Пожалуйте, дамы, на шлюпы, будете крановщицами.

— Не будем!

Отказ бухнул пробкой, взвившейся в потолок. Сразу все ко мне повернулись, но смотрели с явным сомнением. Каждый думал, что он ослышался или что-то там недопонял. А я вдруг заговорила, и слова полились вином, убегающем из бочонка:

— На Титане уже есть жизнь, горячая и активная, как предсказал Вивьен. В бывшем озере Рикки. Нельзя использовать эту нефть, мы разрушим живое будущее!

— Начало жизни? — Андрей явно в первый момент растерялся. Еще не бывало случая, чтоб жена нарушала приказ. — Мы возьмем с собой каплю в море, бактерии вырастут заново.

— Не вырастут! Мы привыкли разрушать природу Земли, а она нам сопротивляется, и живет, и цветет, и пахнет, потому что миллиарды лет крепла без Человека Захапистого. Но нельзя разрушать зародыш! Наш единственный сын не вырос! Наш ребенок, кого мы убили! Он приходит ко мне ночами, до жути живой и тепленький! Разорванный на куски! Я его ласкаю и плачу, и кормлю своим молоком!

Товарищи ахнули и поспешно ушли подальше. Андрей побледнел и выпрямился:

— Майор Бельская! Кругом, марш! Отправляйтесь к доктору Чжану, пускай он вправляет мозги!

— Никак нет, товарищ полковник! Пусть я больше не буду майором, пускай это последний полет. Но я уверена: нефть нам надо вернуть Титану, а результаты исследований продуманно фальсифицировать. Составить такой отчет, чтоб никто никогда не вздумал сюда даже носа сунуть. Расскажи людям об ископаемых — люди выгребут их до капли и ликвидируют среду развития новой жизни. Расскажи им о новой жизни — прилетят ее изучать, увидят озера нефти и предадут живое. Человечество с умной миной и гуманными убеждениями разорвет зародыш на части! И сожжет его в топках двигателей!

Я не палач. Я отказываюсь. И я прошу, чтоб товарищи сейчас мне в глаза ответили, что думают, как поступят.

Друзья все до слова слышали. Стояли спиной, но шлемы не думали отключать. Я надеялась на Вивьена, полагала, капрал заступится за народы, где был своим. Но парень не мог так запросто нарушить субординацию. Звездолет — не пиратский бриг, здесь закон черной метки не действует.

 — Офицеры поступят, как прикажет им командир! — произнес победно Андрей.

— Как подскажет им долг, командир, — поправил вдруг Мацусита, с великой японской почтительностью преклонив поседевшую голову. — Откровенность за откровенность. Я обязан признаться: я тоже наблюдал реальные сны. По ночам горел в Хиросиме. Это очень больно, поверьте. Мою кожу глодал огонь, я кричал, я бился в агонии, я вбирал в себя ужас тысяч умирающих рядом мучеников! Нас сжигали! В гигантской топке!

Но вдруг я вновь воскресал, в Америке, на банкете. Я ел, я тянул вино, жал руки самодовольным ученым и генералам, поздравлявшим друг друга с удачным испытанием невиданной бомбы. Я знал: оружие создано при моем ведущем участии. В сорок пятом я не жил в Японии. Я был ядерщиком в США. Космос мне поведал об этом. Космос дал своей шкурой прочувствовать мою степень вины перед каждым из погибших и ныне живущих.

На Титане я принял решение, — Мацусита обвел нас взглядом. — На Земле я сниму погоны и до последнего часа буду бороться за ядерное разоружение.

Это стало совсем неожиданно. Умом мы всё понимали, но представить никак не могли, чтоб блистательный офицер добровольно ушел в отставку на пике звездной карьеры ради недостижимой цели.

— Бессмысленно, — выдал Андрей после секунд молчания. — Мацусита-сан, все бессмысленно. Никто не способен заставить девятнадцать ядерных стран уничтожить свои арсеналы.

— Я не утопист, Бельский-сан. Человечество не откажется от дубинок, которыми машет. До тех пор, пока дубинки не попадают нам на головы. Прозрение наступит не скоро, боюсь, будут новые жертвы. Но я постараюсь, чтобы жертв стало как можно меньше.

Я против преступлений на Земле. Я против преступлений в космосе. Не надо свершать ошибку, чтоб потом ее исправлять. Чтобы мучиться от невозможности радикального исправления.

Я согласен с Софьей Сергеевной. Мы сможем фальсифицировать отчеты и вылить нефть… Как говорят по-русски? Что носа индюк не подточит.

Вообще-то, комар. Но Андрей не зацикливался на фауне. Полагаю, в тот миг он понял: команда его предала. Его и великую миссию обензинивания человечества.

— Я с командой, простите, полковник, — теперь и Вивьен осмелел. — Я не знал, как ответить правильно на вопрос Софии Сергеевны и все думал: что им от нас надо? А когда они вас спасали, осенило: титаняне надеются на ответную доброту.

Тут и Джессика не сдержалась:

— Я сама была в снах плодом, которого убивают. Я ощущала боль, ревела и понимала. И Титан понимаю остро, как беременную планету с уже проявившимся Разумом. Они, беззащитные, видят нас. Смотрят, как мы деловито разрываем их жизнь на части. Неужели не посочувствуем? Неужели мы не поможем?

— Черт-те что, — пробурчал командир. — Вы все помешались.

— Неверно. Они вступили в контакт и проявляют лучшее из человеческих качеств: деятельное сострадание, — вдруг раздался голос китайца. — Человек должен думать не токмо, что он получит в Космосе, но о том, что он Космосу даст. Невмешательство — ценнейший из даров. Невмешательство сохраняет ЖИЗНЬ.

Мы оглянулись. Старик вышагивал в минус двести в спортивном легком костюмчике. Практически голышом. И рукой делал жест: спокойно, йоги не то еще могут.

— Разве Разум мог обойти вниманьем командира? Разве полковник Бельский не испытывал сновидений?

Андрей изменился в лице. Сказал:

— Я услышал каждого. Теперь мне надо подумать.

И ушел, чуть не стукнув плечом проницательного психолога.

* * *

Мосты сожжены. Три цистерны, не выдержав перегрузок, разорвались на подъеме, осеменяя мелками горячими организмами водоемы и реки округи. Теперь Жизнь не погибнет. Течения разнесут перспективных малюток в моря-океаны, бескрайние, глубокие, не засыпаемые занесенным ветрами песочком. Ай-яй-яй, какая досада!

Мацусита предупреждал, что спонсоры пережадничали, что шары двести метров в диаметре невозможно будет поднять. Так и вышло. Оно и к лучшему. Все равно на Титане нефть не зрелая, не пригодная для потребностей человека. А воздух! Он нас травил через пять слоев химзащиты. А смерчи! А водопады, струящиеся с небес, разъедающие скафандры! Опасно, смертельно опасно высаживаться на Титане! Да и делать там, в сущности, нечего.

Корабль благополучно миновал серебристую Фебу и взял направленье к Земле. Мы с Андреем долго прощались, по обычаю тет-а-тет. И, конечно, я не стерпела, начала выпытывать мужа:

— Андрюш, а что ты так быстро изменил свое ценное мнение?

— Я все объяснил. — Поцелуи, щекочущие за ушком. И чернющий насмешливый взгляд. Как раз такой, когда врет.

— Ну да. Ты прочел нам лекцию «Полет на Титан — зловещая финансовая махинация». Мол, людям кричат: запасы нефти и газа кончились. Но проверить сие невозможно. А сколько мы привезем? А кто сосчитает проданное? С возвращением, сырье Земли будет всё продаваться под видом космического сырья, по астрономическим ценам. В этом главная цель предприятия, нас для этого финансировали.

— Ага. А ты сомневаешься?

— Ни капельки, ни чуть-чуточки. Мой благородный рыцарь сгреб всю вину на себя на случай крутых разборок. Не перебивай! Я спрашиваю, где личный мотив? В глаза! Не сметь целовать за ушком! Рассказывай сновидения!

Андрей притворно вздохнул.

— Не отстанешь?

— Не-а, не отстану.

Муж откинулся на подушку, закинул руки за голову:

— Мне сны не делают чести. Я был волком и воровал детей из ближней деревни. И всякий раз знал: я ем опять своего ребенка.

Я прижалась к супругу, сочувствуя:

— Сынок нас не упрекает, он просится вновь в животик. Но после жестокой ошибки малыш родится больным. Потребуются века, чтобы мальчик совсем поправился.

— Я знаю. Мне вдруг привиделось, что я превратился в женщину, кормлю младенца-уродца. Своей грудью. В этом мотив. Я попросту испугался. Не думал. Просто вскочил и понял: не стану ввязываться в убийство цивилизации. Человечество обязано уступить территорию жизни своему далекому потомству. В таком поступке не слабость — сила взрослого, с умилением пестующего младенца. Я уверен, что на Земле с годами это поймут и больше Титан не тронут.

А мы с тобой, между прочим, давай-ка родим ребенка. Поспешим исправить вину, пока я, слава Богу, мужчина. Ты согласна?

Он еще спрашивает!

— О да, любимый полковник!

10 октября 2123г.

Сегодня чудесный день, «Геркулес» грохоча приземляется на космодроме Восточный. Пятерку героев, свершивших беспримерный космический рейс, встречают на высшем уровне. Президенты жмут наши руки, блики камер слепят глаза, оркестр играет гимны четырех прекрасных держав. Вдалеке прослезилась мама.

Все счастливы. Мы привезли на Землю многие знания о таинствах нашей системы. Да, с нефтью не повезло. Что ж, людям пора достать из-под сукна проекты, хранимые за ненадобностью в эпоху откачки сырья из подземных резервуаров. Обойдется дешевле, чем рыскать лисами по задворкам в надежде на манну космическую.

В толпе встречающих лица Абильгама и доктора Чжана. Их постигнет разочарование: обошлись мы без дивных феноменов. В шапках глупые, невыразительные обрывки обычных снов.

Но норма — не показатель. Человек шагает в эпоху полетов к дальним планетам. Будут нам чудеса, будут новые поразительные открытия — способным услышать слово, сказанное немногим, вливающимся в торжественный созидающий хор Вселенной.