Валерия ВАСИЛЕВСКАЯ (г. Бор, Нижегородская обл.) ДЕВУШКА В КУБЕ

От Андрея сигналы не поступали. Я сидела в квартирке у Даши всю зиму, все лето, всю осень и смотрела на монитор. Компьютер не выключала — позывные «Конька-Горбунка», входящего в Солнечную систему, могли зазвучать в любую минуту. И тогда экран вспыхнет радостью, заискрит грандиозными залпами виртуальных победных салютов! Я каждое утро верила: салюты будут сегодня. Андрюша, живой, осязаемый, говорил со мной, целовал... Я знала — жду не напрасно, в сердце не было пустоты, какую приносит смерть. Я вскакивала ночами, пробуждаясь от мощного гимна: «Я рядом, встречай, дорогая», и сильные голоса вернувшихся космонавтов продолжали звучать в ушах… Я днем выходила на кухню, а песня неслась вдогонку…

— Неврастения, слуховые галлюцинации, компьютерная зависимость с замашкой на разрушение еще не окрепшей психики, — заключил седой психиатр. — Советую новые встречи, путешествия, развлечения.

Это было… прошлой весной. И папа кивал, соглашался. А дома спросил:

— Что нам хочется? В Монако или на Марс?

— Миллион на спасательную экспедицию. Пап, ведь это для нас не много?

Отец посмотрел мне в глаза. В благородном тонком лице светились любовь и сочувствие, но ответ прозвучал грозно, грубо:

— Я не выделю ни копейки на спасение этого парня. Бродяга и верхогляд. Нашел где-то карту Миринды с месторождением плутония и бросился застолбить. Что он застолбит? Что он смыслит в Едином Космическом Праве? Ни проверки карты на подлинность, ни страховки на случай аварии. Вернется, походит гоголем, сотворит тебе сына, такого же безмозглого обормота, и опять улетит, незачем! У меня миллионов не хватит спасать его всякий раз! Поверь, Луиза, судьба дает тебе верный шанс избавиться от несчастий. Пусть он сгинет…

— Пусть сгинет?.. Да ты!.. — в голове что-то с грохотом лопнуло, и синий лохматый цветок предстал в потрясающей ясности! — Ты — убийца! Я знаю! Ты — клоун с розовыми ушами!

Удар в затылке, в груди, боль пронзила насквозь, я упала… И там в темноте кричала как я его ненавижу, и била его по лицу, извивалась, стучала ногами…

Очнулась в своей кровати. Тот же доктор, и медсестра, и отец у стены, перепуганный.

— Все хорошо. Это нервное.

Сделали два укола и велели спокойно спать.

Я больше отца не видела. Спала и спала от лекарств, что вливала в меня сиделка с роскошной хитрой улыбкой.

А скоро мне сообщили, что папа летал и разбился…

 И я потеряла все. Вдруг оказалось, отец задолжал своему компаньону невероятную сумму, которую не покроют ни перевод счетов, ни передача бизнеса, ни продажа жилой недвижимости. Серов отводил глаза. Он продал мой дом и простил наследнице сто тысяч ЕВЗ, о чем написал в договоре. Долговые расписки отца передал через нотариуса и велел поскорее сжечь. А я вот сжечь не могу, сижу все, перебираю… Мой ласковый, мой веселый, мой бесподобный папа был никудышным дельцом и тайным любителем покера. Он играл на огромные суммы и годами не мог отыграться. А дядя Олег ходил к нам, пил мадеру, жарил шашлык, шутил с подрастающей дочерью обворованного товарища и складывал в ящик расписки. Почему-то не торопился. Наверно, хотел забрать все. Так и вышло, все и забрал.

Меня приютила Даша, наша бывшая горничная. Пока я сидела в прострации в ее ободранной комнатке, оплакивая, привыкая, она уже вышла замуж за помощника режиссера какой-то рекламной студии и уехала в центр Москвы. Я дала объявления в инете, что за мелкое вознаграждение выполню всем балбесам задания школьной программы. На мой хлеб балбесов хватает. Главное — не выходить, постоянно сидеть у компьютера… Сигнал «Конька-Горбунка» зазвучит в любую минуту…

В замке щелкнул ключ:

— Луиза! Сегодня я не одна!

Муж Даши ворвался в комнату. Юркий как самокат, с короткой черной бородкой, макияжем «под мелкого беса» и рожками на макушке.

— Все куксишься? — Веня с разбега вставил флешку в гнездо компьютера. — Смотри, для тебя старался. Голливуд, середина двадцатого.

На экране возникли снимки молодой выразительной женщины. Гордо вскинутый подбородок, изящный точеный носик, крылатые брови на взлете и глубокий спокойный взгляд.

— «Эллен Белль, самая кассовая актриса своего времени, — Веня читал с монитора. — Холодная и неприступная, она покоряла зрителей классической красотой. «Леди из Филадельфии», как ее называли в прессе, осуществила мечту романтических девушек мира, став настоящей принцессой, супругой принца Венье.

Принцесса Эллен оставила карьеру ради семьи и в новой ответственной роли восхищала толпы поклонников воистину королевским шармом. Аристократка, основательница нескольких благотворительных фондов, любящая супруга, заботливая мама троих детей. В ней не было пошлости, только истинная красота, безупречные манеры и элегантность».

Коммерческая информация, продаю за бутылку колы: заказчик только что утвердил Эллен Белль образцом для Девушки в кубе. Кто из нас похож на красавицу?

Я пожала плечами:

— Даша?

Веня аж отпрянул от ужаса. Ткнул пальцем в родную супругу, разрисованную русалкой, истошно заголосил:

— Ляпнешь мне тоже, Даша! Не тот колорит, не та фурнитура! Ты в зеркало очи воткни!

Я кинула взгляд на треснутое, покрытое пылью стекло:

— Ну… да… Немножко… Наверное...

— Немножко? Да ты ее копия! Даю три часа на сборы! Через шесть от стай Эллен Белль продюсер будет отстреливаться!

Тело мигом одеревенело. Руки вцепилась в столешницу, голова замотала упрямо:

— Я никуда не пойду.

— Так можно совсем заморчухаться, растолстеть, провонять, прожухнуть! — завопил работник рекламы, оскорбленный в лучших намерениях. — Кому ты будешь нужна, местами побитая молью?

— Я буду нужна Андрюше… — из глаз покатились слезы.

— Веня, а это правда, что Девушка в кубе получит около сотни тысяч? — тихонько спросила Даша, теребя зеленые волосы. От прически тянуло тиной — последний парфюм «Шанель».

— Может, двести. А может и больше, — мечтательно выдал «бес», — все будет зависеть от рейтингов.

— А вчера я встретила дядю. Он сказал, что в деле погибшего имеется много неясностей. Что, пожалуй, он смог бы урезать притязания компаньона и вернуть законной наследнице несколько миллионов… А флокатор совсем не тяжелый. Его можно носить в дамской сумочке и везде подключать к компьютерам.

— Верно. Флокатор — не такса, режиссеру в башмак не насерет.

Слова доходили медленно. Они потоптались у лба, прикрытого рваной челкой, но к извилинам все-таки юркнули. Сердце забилось надеждой:

— Я смогу заплатить адвокату, если будут хорошие заработки?

Даша взялась за дело. Ванна, массаж, окраска запущенных светлых волос в ослепительный белый цвет, маникюр, разрисовка лица под заявленный идеал.

Через пять часов я предстала пред творцами нового шоу. Маэстры сидели за столиками и расхаживали по комнате, набитой аппаратурой. Молодые парни и девушки в джинсиках галифе, в мешковатых сереньких маечках, с рогами разной конструкции или тщательно выбритым черепом. Лица вовсе неразличимы, телеса сплошной унисекс. Режиссер выделялся сиреневой карабасовской бородой, которую декоративно оплетал вокруг толстой шеи.

По велению костюмера я заполнила три анкеты: платье с вырезом до ложбинки, разделяющей ягодицы, спортивные шортики с топом, прикрывающим пару сосков, и две тряпочки от купальника. Изобразила леди на великосветском приеме, гимнастку на брусьях и сонную деву на пляже.

У мужчин в глазах вспыхнули лампочки — от творческого накала. Веня вился рядом, нашептывал завороженному продюсеру:

— Француженка и графиня! Та самая, дочка погибшего графа де Аленгота!

— Наполовину француженка, — пришлось мне скромно поправить. — Мама вышла замуж за папу и потеряла титул. Папа русский, Кирилл Костров, у него был собственный бизнес. Во Франции получил второе гражданство и второе имя Самуэль. После свадьбы взял фамилию жены. «Де» добавлял ради шутки, но оно прижилось.

Продюсер, маленький дядечка со светлым пушком на затылке, брезгливо погнул тонкий ротик:

— Вот только давайте не будем так глубоко заныривать, чтобы задница сверху торчала! Фиксируем мадемуазель! Борзые сучки полвека как зрителю надоели.

— Новый имидж — и новая сказка! — подхватил режиссер Свинопас. (К сожалению, Свинопас — не прозвище, но фамилия). За сиреневым облаком шарфной растрепанной бороды Веня выставил два больших пальца: поет с его партитуры. — Юная аристократка, можно сказать, принцесса, осталась без гувернеров, — Веня скорчил прискорбную рожицу и ладошки возвел к потолку. Мол, не куксись, был должен предоставить подробнейшее досье.

— Платья и купальники сдержанные, подчеркивают невинность, — кидал указания продюсер. Сквозь мягкое мелкое личико смотрели глаза-рентгены, въедливые, расчетливые. — Об исчезнувшем женихе накромсать статейки в журналы: романтика-слезы-нюни. Про гулянки, утрату девственности — отдельный пункт в договоре. Штрафуем и гоним взашей.

Имиджмейкер лениво сделала пару отметок в клонблоте. Веня клятвенно заморгал: откуда ему знать подробности? Унисекс смешливо захрюкал. Я покрылась розовым слоем.

— Мне нужен вот этот кадр! Взгляд наивной взволнованной девы! — закричал Свинопас вдохновенно.

Сразу несколько фотокамер зафиксировали смущение. Еще целый час я смотрела в нацеленные окуляры, представляя восторг, удивление, каприз, и прочее-прочее, в самых странных «естественных» позах, выгодно демонстрируя подарки щедрой природы.

— Здесь чувствуется подготовка. Вы где-то учились пластике?

— Год студии актерского мастерства в Париже.

— Вентюх, скажи в коридоре, что больше просмотров не будет.

И время, стоячее, заболоченное, всколыхнулось, рвануло вперед, как звонкий упрямый ручей, пробившийся через камни. В течение нескольких дней я оформила два договора: продала свое тело и душу студии «Мани-Маски» и привлекла адвоката.

— Главное, мадемуазель, в суде не был доказан факт смерти Самуэля де Аленгота, — известил деловитый Дерябин, Дашин дядя, на вид лет за сорок, в классическом темном костюме, выгодно уплотняющем раскормленную фигуру. И загадочно улыбнулся с расчетливым умным радушием.

— А… надо что-то доказывать?

— Без доказательства смерти наследство не разделяется. Многие видели, даже засняли, как спортивный самолет графа задымился и упал в лесочек недалеко от клуба «На взлет!». Но спасатели не обнаружили погибшего. В суде были представлены обгорелые перчатки и шлем, но никто не поднял вопрос о результатах генетической экспертизы пыли, подтверждающих уничтожение тела пилота в результате взрыва. Вот что настораживает. Либо, в нарушение всяких правил, генетический анализ не сделали, либо о нем намеренно умолчали.

— Мне некого было хоронить… Мой адвокат…

— Ваш адвокат вас предал и слил дело в интересах Серова.

Я сглотнула и зябко поежилась. И вдруг… Сверкнула догадка:

— Полагаете, папа жив!?

На крупном лице советчика выразилось сочувствие:

— К сожалению, мадмуазель, у меня нет оснований так полагать. Но, используя эту неясность, я смогу убедить судью, что графа де Аленгота следует объявить безвестно отсутствующим. А это — пять лет отсрочки. Пять долгих лет все имущество пропавшего бизнесмена будет находиться под управлением третьего лица. А дочь, как единственная наследница, получит немалое содержание. К сожалению, Олег Серов имеет законное право на получение долгов в эти же сроки. Однако его аргументы почему-то меня настораживают. Вы поступили мудро, не уничтожив расписки. Я завтра их передам на повторную экспертизу.

Основная моя работа заключалась в рекламе нового навороченного развлечения: «прессованной голограммы» со скромным названьем «Эдем». Представьте себя внутри куба, обитого мягким флюзоидом. В руках у вас пульт управления с меню, длиной в километр. Выбираете, что изволите. Например: «Лес, речка, Россия». Секунды белоснежной кутерьмы, и вот они появились березки, как на картинах! И трава, и цветы, и грибочки, и бездонное синее небо! И солнышко ослепительное, и горизонты бескрайние! К ним можно бежать, бежать, а в стены не упираешься! А в речке вода прозрачная, как будто бы настоящая, в ней можно плавать, нырять!

А хочешь, горы высокие, и обвалы, и ледники, и парящий орел под ногами! Или остров, и пальмы с кокосами, и бескрайняя ширь океана, и чайки кричат-кружатся! Песок обжигает пятки, из воды выползают крабы, под волнами коралловый риф во всем изобилии живности!

Сказочно, нереально. Ни гигантских проплешин расплавленных ядерными взрывами зон, ни отметок об уровне химического заражения. Но кто теперь может сказать, какою была земля? И кому это, в принципе, надо?

Я прилагаюсь к «Эдему» в гипермаркете «Стиль и Роскошь». Здесь и днюю, здесь и ночую. Внешне кубик как будто прозрачный. (И как это им удается при внутренней непроницаемости?) К тому же, нафарширован могучей аппаратурой, передающей облик звезды реалити-шоу в магазины всех континентов, на двести телеканалов и, конечно, на все населенные планеты системы Солнца.

Мои речи и имидж-манеры отработаны с шоу-шопингером. Это было совсем не просто. С меня сдернули старую кожу и прирастили новую. Я спрятала свою жалкую, свою трусливую душу в сияние Девушки в кубе. Эту девушку я ненавижу.

Роскошная, стильная, милая, недоступная для миллиардов пускающих слюни самцов, но «невольно» их привлекающая вызревающей сексапильностью. Каждый день режиссер выбирает новый аттракцион по голосованию публики. Довоенные города в величии тысячелетней не разрушенной архитектуры, музеи с копиями шедевров, театры и кабаре с дошедшими до нас постановками. Утраченное, но не забытое, берущее за душу ностальгирующее человечество. Артисты как настоящие, как на сохранившихся записях, и публика — настоящая, соответственно данной эпохе. Но это — отдельное чудо и отдельное потрясение для разинутого кошелька. Работаю без выходных и даже встаю ночами, чтоб какой-нибудь миллионер с попавшего в зону трансляции какого-нибудь Сатурна мог насладиться заказанным индивидуальным шоу.

Усталость сбивает с ног, Свинопас горланит, бодрит. С каждым днем все трудней восторгаться, восхваляя товар-иллюзию. С каждым часом противней корчить грустное, утонченное, очарованное создание.

Но мы разработали жилу. Богачи раскупают «Эдемы», а люди попроще — горы ретро-стильного ширпотреба. Новая мода крикнула: «Возвращаемся к истинным ценностям!» Мгновенно несколько фирм перешли на пошивы платьишек, шляпок, туфелек, сумочек в вариантах двадцатого века. И каждая отчисляет в мою пользу немалый процент за рекламу женских новинок.

Это и укрепляет мою слабонервную волю. Ночью, освободившись от съемок-морок-примерок, я открываю клонблот (подарок от Майкрософт), и жадно смотрю, как проценты оседают на счете тысячами в единой валюте Земли.

Зарабатываю я много, но все равно недостаточно. Недостаточно для снаряжения спасателей на Миринду. Мысль о том, что Андрюша умрет, умрет по моей вине — он ради меня улетал, чтобы мы могли пожениться! мучает днем и ночью.

Адвокат получил аванс, но дело не продвигает. Ссылается по телефону на затеянное расследование, на невыясненные обстоятельства. Подробности не уточняет, будто воду мутит нарочно. Это мучает, выбивает из продолбленной колеи. Все чаще хочется выть, валиться на пол в истерике, как я «расслаблялась» в детстве. Но детство вроде бы кончилось, а умение жить по-взрослому почему-то не начинается.

Выручает милая Даша. Приходит к пяти утра, из вялого сонного тела вылепляет Девушку в кубе. Поддерживает, уверяет: ее дядя обскачет всех.

А сиреневый Свинопас вопит совсем о другом. Что мне от силы два месяца удастся поддерживать рейтинги, а там торговля раскрученного навороченного «Эдема» обойдется без стильной мамзельки.

Ночью Дашенька убегает — чин жены налагает обязанности, зато приходит бессонница. Чтоб не скулить на звезды, поглотившие «Горбунка», я ухожу к охраннику.

Этот Паша — свой парень в доску. Он дежурит после закрытия, контролирует пятую секцию с электроникой всех калибров. На куб с ребром десять метров жулики не позарятся, но создатели опасаются вредительства конкурентов.

— А вот и моя Кубышка! — восклицает хороший друг.

Только слепой и бесчувственный может прозвать Кубышкой куклу с талией в сорок сэмэ. Но я на него не сержусь. Достаю из пакета вкуснятинки, подарки от ресторанов. (Блюда и роскошные вина рекламирую на французском, оттеняя «аристократизм и искушенность ценителя»).

Паша включает чайник, мы каштуемся и смеемся. С ним всегда легко и спокойно. Этот парень — громоотвод, забирает мое излишнее психованное электричество. Невысокого роста, плотный, с темными волосами, зачесанными со лба вошедшей в моду волной, с добродушным лицом Винни-Пуха. Одним словом, противоположность моего дорогого Андрея.

Андрюша — высокий, насмешливый, был первым красавцем в школе. Я ходила с ним, как по углям, терпеливо снося ожоги. И всегда была в напряжении, боялась, вот-вот меня бросит.

— С миллионами папы! Ну как же! — фыркали за спиной завистливые подружки. За что меня не любили? Почему никто не заметил, что я похожа на Белль?

И знаете… Стыдно признаться, но я разболтала Паше, как в детстве убила маму. Вероятно, необходимо было душу излить понятливому всепрощающему товарищу, нервы требовали разрядки. Исповедь вместо истерики.

В первом классе девочки хвастались стеклянными «драгоценностями», а мне было хвастаться нечем. Мамочка объяснила, что дешевка нам не к лицу. Что я, когда подрасту, получу в подарок реликвию — перстенек с искристым рубином, который нашей прабабке подарила сама королева Мария-Антуанетта.

Колечко меня притягивало, как кошку шуршание мыши. Я вовсе не воровала. Я просто хотела похвастаться и сразу вернуть назад. Украшение имело успех, все девочки захотели его поносить, недолго. Нам было тогда по шесть лет. Конечно, кольцо пропало.

Я сбежала с уроков в слезах. Я знала, как дорожила мама бабушкиным наследием и как ей сделаю больно. У наших ворот за деревьями стоял размалеванный клоун.

— Луиза! — позвал тихонько. — Ты боишься, тебя накажут? Возьми вот этот мешочек, положи его маме в спальню, чтоб никто-никто не заметил. Утром мама тебя простит!

И сам мне сунул в карман зашитую марлечку с чем-то, на ощупь нежным и мягким. У меня не возникло вопросов. Я поверила в доброго мага, приходящего детям на выручку, словно сиротке Симу в любимой рождественской сказке.

Мы с мамой ревели весь вечер. А ночью я к ней пробралась и положила пакетик поближе к лицу, на подушку.

Утром мама меня простила. Мертвые всех прощают.

Я первой увидела синее перекошенное лицо. И впервые упала в истерике.

В марлечке был цветок, привезенный к нам с Доротеи, с сочными чуть примятыми ядовитыми лепестками... Мама вдыхала яд…

Я сразу во всем призналась. Со мной работал психолог, пытался составить портрет размалеванного убийцы. Я твердила — клоун был толстый, с розовыми ушами. Никого они не нашли. А я искала годами, выбирала в толпе похожих… И однажды до полуобморока напугала даму с животиком, закричала: «Вот он, толстый клоун!»

С тех пор меня лечат, лечат… Внушают: тебя использовали, и пора бы себя простить… А я живу как пришибленная… И по-прежнему не прощаю.

Паша слушал молча, внимательно. В заключение высказал странное:

— Ты могла забыть про мешочек, оставить в собственной спальне. Клоуну было без разницы, кого найдут утром мертвым. Он надеялся, что убийство приведет к намеченной цели.

Как будто… знал эту цель? Как будто… знаком с убийцей? Но я не переспросила. Опять испугалась прошлого, черного, напирающего… И сделала вид, что туплю.

Обрадовал Свинопас. Объявил марафон — сбор средств для спасательной экспедиции.

— Весь мир вместе с Девушкой в кубе ждет явления жениха! Это будет апофеоз, торжество мамзелькиной преданности! И новый рекорд продаж!

Я бросилась целовать толстый нос, шершавые щеки, и впервые парни и девушки из компании унисекс поздравляли меня без приколов.

Марафон — это, знаете сами, привлечение щедрого зрителя выступлениями лучших артистов. Шоу-звезды собрали зал. Шоу-блохи согнали родню и невест пяти глупых мальчиков, что отправились за богатством. Между песнями-шутками-танцами знаменитые астронавты обосновывали возможность выживания на Миринде:

— Планета меньше Земли, без разумного населения. Воздух сочный, вполне подходящий, и вода родниковая, чистая. И с голоду сильные юноши, конечно же, не умрут. Если старенький «Горбунок» оказался вдруг не пригоден для обратного гиперпрыжка, у спасателей будет возможность обнаружить людей по сигналам, которые он постоянно издает согласно инструкции. Или по крупным знакам, хорошо различимым с воздуха, которые сооружают пропавшие экспедиции.

Уяснив, что их деньги, быть может, напрасно не пропадут, телезрители всех континентов стали сбрасываться помалу. Над сценой светился экран, отражал пополнение счета. Я первая перевела в фонд «Миринда» свои триста тысяч под рукоплескания и аханья. Мигом стала опять голодранкой, но с восторгом и добровольно.

Это было началом начал. Конферансье растрепали меня, словно куклу для взрослых.

Матери и невесты говорили о чистых мальчиках — меня заставляли рассказывать о таинствах нашей любви. И я не скрывала, рассказывала, улыбалась милой и искренней коммерческой шоу-улыбкой.

Потом ведущие «вспомнили» о моем печальном сиротстве. На экране возникли кадры двенадцатилетней давности, где бойкий корреспондент стоял возле нашего дома и зрителям разъяснял, по чьей вине здесь погибла графиня де Аленгот. Публика замерла — для нее это стало сюрпризом. Для меня — ударом под дых. Колыхнулась в окне занавеска, мелькнуло лицо бледной девочки. Этот кадр повторяли заново, заплаканное лицо поймали и увеличили… И досконально вытрясли, что я понимала, что чувствовала. И я опять отвечала.

Откровение спровоцировало цунами повышенных взносов. Почудилось вдруг, что зрители онанируют в дружном ритме и платят мне за изысканные пикантные обнажения.

Я глаз не сводила с Паши, он сидел во втором ряду. Если б не Пашин взгляд, неотрывный, сильный, сочувствующий, я б не выдержала тех суток…

Но цель оправдала средства. Два миллиона ЕВЗ! Это новый сверхмощный корабль и спасатели-профессионалы, не обманут, не подведут! Андрюша вернется, скоро! Как тепло на сердце, как весело, он придет живым и влюбленным! Вчера продюсер шепнул, что свадьбу организует, шикарную, бесподобную, с кругосветным морским путешествием! Разумеется, в теплых странах по нашим следам будет бегать бригада юрких рекламщиков. Горы чудесных товаров для счастливых молодоженов заждались своего потребителя!

Счастливая, я спала, наслаждалась блаженным покоем, впервые за три долгих месяца получив заслуженный отдых. В семь часов позвонил адвокат, захотел со мной срочно встретиться. Неужели и он обскакал? Какой замечательный, чудный, какой потрясающий день!

Дерябин приехал ночью, за час до закрытия магазина. Договор с «Мани-Маски» запрещает мне выход на улицу — поклонники всех диагнозов порежут на сувениры. И в спальню за стенкой куба посторонним вход запрещен. Паша выдумал компромисс. Пришлось надевать парик, объемный плащ с капюшоном и шаркающей старушкой пробираться в тумбу охранника. Зеркальные стены с узорными рекламными гравировками позволяют дежурному видеть, что происходит в зале, но его не видит никто.

За стеклом волшебного куба голограмма румяной Девушки скакала на белой кобылке по прериям Дикого Запада. И такая раздольная радость светилась в ее лице, так ласково теплый ветер трепетал кудрявые волосы, а вымершая лошадка казалась такой интригующей, могучей, резво-покорной, что уверена, многим немедленно захотелось войти в «Эдем», испытать, постигнуть неведомое. Я невольно замедлила шаг за спинами покупателей, поражаясь материальности двойника. Что ж, образ создан и образ скопирован, отсюда пора уходить. Но я ухожу с достоинством, победительницей, на коне! Аж хихикнула от удовольствия.

— Чем порадуете, Юрий Николаевич? — оптимизм рвался через край.

— Вряд ли я вас порадую.

Дерябин уселся за стол и посмотрел расчетливо, забыв о радушном «мадмуазель».

— Долговые расписки Аленгота прошли повторную экспертизу. Безусловно, писал их он сам, на разных бумагах и разными ручками. И даже кой-где менял почерк, имитируя опьянение. Но все они были составлены в апреле прошлого года. А не в разные времена, как это указано в датах.

— Серов… заставил отца?.. Убил?.. Он его убил? — у меня задрожали ноги. С усилием свела колени и зажала сверху локтями, для пущего успокоения.

Дерябин открыл дипломат и холодно продолжал:

— Я обратился к Серову, и он недолго отнекивался. Достал из сейфа расписку, где Костров Кирилл принимает от Серова Олега сумму в размере двенадцати миллионов ЕВЗ. Вот копия. Сами видите, расписка составлена в Соединенных Штатах, после судов с компаньоном, продажи коттеджа и бизнеса «покойного». Ваш отец получил свои деньги в полном объеме. С тех пор бывший компаньон его больше не видел.

— Папа жив?! Это правда? Он жив? — я обрадовалась, засмеялась, не знала, как реагировать.

Адвокат усмехнулся:

— А вы рассчитывали на иное?

И, любуясь моим замешательством, произнес, не скрывая ехидства:

— Ваш батюшка, мадмуазель, никогда не был предпринимателем и вряд ли — Кириллом Костровым. Серов отмывал его деньги, добытые Бог весть откуда. Мошенник международного класса, постоянно меняющий лица и отпечатки пальцев. Последние восемнадцать лет удачно маскировался под порядочного отца семейства. Немыслимо рисковал. Вероятно, любил свою дочь, не хотел ее оставлять. Обеспечил спокойное детство.

Я прижала платок к лицу.

— А дочурка, как подросла, потребовала у отца ни много ни мало мильён. И так оскорбилась отказом, что, недолго раздумывая, оплатила услуги киллера. Решила сгрести все разом.

Я уставилась на Дерябина. Он, спокойненько, на меня.

— Но не на того напала! Аленгот узнал о заказе, инсценировал свою смерть и оставил неблагодарную с носом. Так сказать, в назидание.

Мои руки заныли, задергались, голос жалобно задрожал:

— Как можно такое подумать?.. Я б не смогла… никогда...

— Вы б не смогли? Да запросто. Вы убили родную мать! Такие навыки бесследно не проходят.

Вот распечатка с карточки. Последние пятьдесят тысяч, которые батюшка подарил дочери на семнадцатилетие, были ею перечислены 10 апреля прошлого года на некий фиктивный счет. Киллер забрал гонорар и сразу счет аннулировал.

— Но папа все-таки жив! Мой папа сумел убежать! — я даже захохотала каким-то безумным смехом, от облегчения, от торжества.

— Он сбежал, но он обречен! — возгласил Дерябин пророчески. — Скоро все мы узнаем о гибели Аленгота. Следствие неминуемо доберется до Девушки в кубе. Заказчица не унаследует ни копейки из миллионов, ею займется палач!

В голове закрутилось, запуталось, давление шарахнулось вниз, отвратительно затошнило…

— Апрель… Я лежала больная… Карточку мог взять кто угодно… Хоть та медсестра, сиделка...

— Больная, ты сутками бредила, что ненавидишь отца, что хочешь его убить, это подтвердят свидетели в суде. Ты оплатила киллера, когда сиделка на несколько минут покинула комнату. Возьми себя в руки, Луиза. Надо уметь проигрывать с достоинством.

Он еще обвинял, обвинял… Я проваливалась в темноту. Но последним усилием воли окровавленными ногтями цеплялась за Божий свет! Я — Девушка на коне! Я — леди с Дикого Запада, исполненная достоинства! А по бокам револьверы! Образ создан — и образ скопирован!

— Что вы хотите? — от всадницы тянуло энергией силы и безудержного нахальства.

— Восемьдесят процентов от наследства за сокрытие информации, — мой враг уже упивался плодотворностью шантажа, пальцы перебирали банковские кирпичики. — После гибели Аленгота я найду его деньги в Америке и обо всем позабочусь. Само собой разумеется, распечатка ваших расходов никогда не всплывет в полиции. И, кроме того. Вы назначены директором фонда «Миринда». Поставьте меня представителем, сами близко не подходите. В ваших же интересах отдать дело под мой контроль.

— В моих? Никогда б не подумала.

— Как вы наивны, деточка. И как много вы не знаете. Аленгот продал мальчикам «Горбунка» в заведомо аварийном состоянии, нарушив все правила продаж несовершеннолетним космической техники. И подсунул карту Миринды. Вероятно, очень хотел избавить влюбленную дочку от расчетливого шалопая. Теперь, если парни вернутся, подадут на наследницу в суд. Пять-семь лимонов открыжут. Что мы с вами будем делить?

А если давно погибли, спасатели будут обязаны доставить на Землю корабль для технического обследования. В этом случае свора родственников затравит вас с тем же успехом. В ваших же интересах поручить мне выбор спасателей, опытных и сговорчивых. Которые не афишируют, что работали не однажды за небольшое дополнительное вознаграждение. Эти люди не обнаружат никого и ничто.

«Бандиты убьют парней, а «Горбунка» уничтожат! — пронеслось озарением несказанное. — За этим он их отправит».

А Дерябин смотрел, усмехался. Он видел — я все поняла, и уверен был в моем выборе. Убийца, розовый клоун! Распознал во мне клоунессу, сговорчивого союзника!

Всадница положила руку на кобуру. Я медленно поднялась:

— Разумеется, в чем-то вы правы. Я убила маму из жадности, и долго потом играла ее старым дрянным колечком, покуда не потеряла. Но я заказала отца ради спасения Андрея. Я люблю его больше денег, больше собственной безопасности. Однако о безопасности я тоже не забываю. Вы сейчас пойдете к себе и уничтожите весь собранный компромат. А я свяжусь с тем же киллером и сообщу ему о перемене клиента. За отцом теперь бегать нет надобности, я налажу с ним отношения и когда-нибудь заберу свои чистые сто процентов. А вы будете и жить и помнить, что за вами кто-то следит! День, когда Девушке в кубе предъявится обвинение, станет вашим последним днем! А если она погибнет в какой-нибудь катастрофе, то же самое, без вариантов!

Дерябин побагровел, в его скрюченных пальцах лопались придуманные миллионы. Реагировал он мгновенно, вскочил, вцепился мне в шею… Боль ужасная, тошнотворная, язык полез к подбородку…

— П-а-а-ша… — вырвались хилые хрипы.

В тот же миг дверь резко отдернулась, смертельная хватка ослабла, и тяжелая туша с грохотом свалилась на жесткий пол. Мой спаситель держал коленом поверженного душителя, заламывал руку за спину.

— Больно, больно! — вопил Дерябин и свободной левой рукой стучал по кафельным плиткам.

— Что с ним делать? Вызвать полицию?

— Нет! Оставь его! Пусть убирается!

Парень встал, отошел неохотно.

— Простите, мадемуазель, — промямлил «мой адвокат» под грозным взглядом противника, вдвое меньшим по весу. — Это был с моей стороны несерьезный ненужный порыв. Надеюсь, он не отразится…

— Да черт с вами, не отразится, — потрогала синяки. — Но страховкой я озабочусь.

Шантажист закивал и скрылся, пятясь к выходу жирным задом.

Я упала на стул. Вся сила, что несла меня через пропасти, растекалась, словно снежинка на горячей детской ладошке. Руки мелко противно задергались, голову затрясло.

— Что с тобой? Что, Кубышка? — Паша бросился за аптечкой, плеснул в стакан что-то горькое, влил в рот через клацающий оскал. Обнял, прижал к груди, согревая своим теплом. Вдруг принялся целовать, отчаянно, жадно, жарко, как будто спешил украсть секунды нечаянной слабости.

— Паша... я жду другого…

— Ну да, — он сразу обмяк. Отпустил и с минуту смотрел в зазеркаленное стекло с видами гипермаркета. Отвернулся и произнес глухим неестественным голосом. — Предлагай команду Карельского. Я с ними летал два года. Эти люди не подведут.

В самом деле не подвели! Уже через три недели флокатор принял сигнал! Парни живы! Все парни живы! Андрюша, Витя, Семен и Мишка с Сашкой, двойняшки! Их лица уже появились сквозь полосы на клонблоте! Их голоса кричали, как любят своих невест! И Андрюша тоже кричал! Куб заполнился, заискрил ослепительными фонтанами виртуальных победных салютов! А я танцевала, кружилась и наверно сама высекала эти дивные, дивные искры!

Все было организовано красиво и очень трогательно. Девушку в кубе и родственников доставили на космодром в туристическом самолете компании «Небожители». Спасенные выходили в серебряных комбинезонах, которые подарила «Космическая униформа». Наши первые взгляды, объятия и взволнованные поцелуи смаковали на всех орбитах. Андрюше позволили мельком прижать к груди мать и сестренку, и нас повезли в «ресторан», представьте себе, в тот же куб. В самолете «герою космоса» смягчили горячими масками обветренное лицо, сделали маникюр и мужскую укладку по моде. Андрей возбужденно шутил с девицами в декольте и смотрелся великолепно.

Я сидела напротив нахохлившись, ловила взгляд человека, который однажды скомкано признался вдруг в пылких чувствах и обещал жениться.

— Эти все вокруг тебя вертятся? Ты у них супер-пупер-герл? — шепнул на самое ухо, и я невольно отдернулась — в тот миг мечтала услышать совсем другие слова.

Жених получил костюм — подарок от «Фейл & Куки» и обручальные кольца от серии магазинов «Императорская сокровищница». Прикрепил ухолот к мочке уха и долго бубнил десять строк, что скажет «взволнованным голосом», делая предложение.

Сделал. Потом танцевали. И как будто тайком целовались. В окружении аморфных стен «изысканного «Fleur de Lys» в исторической части Лас Вегаса». На экранах в конечном продукте знаменитости в пестрых костюмах, красавицы в бриллиантах, официанты с немыслимо оформленными блюдами обрамляли «счастливейший день» нескончаемыми потоками и восторженными комментариями. За полночь жених получил проект свадебного путешествия и довольный уселся в «Лимз». Нам не дали ни минуты спокойно поговорить.

Я опять лежала без сна, но Паши в секции не было. И впервые за трудные годы задала себе страшный вопрос: неужели этого парня, самохвала и верхогляда, я так долго, так жалко любила?

Да, я спасла человека… Да что там, пять человек, искупила подлость родителя. Но мне нужен Андрей Васнецов? Хочу с ним идти рука об руку сквозь неведомые десятилетия? И нужна ему я, если вдуматься? Что он сделает с нашим будущим? А с судьбами наших детей? Беспощадное воображение отвечало словами далекого, умудренного жизнью отца…

Но я не могла отказаться. Потому что считала Андрея своим выстраданным достижением. Потому что, как многие женщины, перед свадьбой латала и стачивала дырявое одеяло «всепреградыпреодолеющей», «бесценной», «вечной» любви…

Утром пришла имиджмейкер, дама с красными волосами и синим надрезанным ротиком. Она с ходу мне объяснила, что метания и сомнения перед загсом — дело естественное. Что невеста должна быть грустной, взбалмошной, непредсказуемой, но, по сути, очень счастливой. Три часа мы упорно оттачивали намеченные эмоции.

К полудню новый сюрприз — создатели чудо-куба в очередной раз выпендрились. Они создали интерьеры пяти свадебных салонов Москвы, участников состязания «Что выберет Девушка в кубе?» С кронштейнами и платьями, со всеми аксессуарами, которые можно взять в руки, в подробностях рассмотреть и даже надеть, представляете? Из куба в таком наряде, конечно, не убежишь, но сказочный сервис позволит невесте из Новосибирска примерять наряды столицы, не выходя из дома.

Разумеется, если к коттеджу прилагается наш «Эдем». Но эксперты уже задумались о маленькой гардеробной для стандартной российской квартиры, где каждый может примерить любую модель на выбор, а потом заказать беспилотникам.

Пять дней отвели на «капризы». Впервые в куб запустили Дашу и унисекс, переодев продавцами. Девушки подавали нечто, склизкое и воздушное, хранящее форму платья. Я должна была это мерить, по восемьдесят моделей с утра и до позднего вечера, каждую демонстрируя в «выгодном антураже». Мокрый холод впивался под ребра, подгоняя «изделие» под размер. Я кружилась в белых волнах, и так радостно, так игриво, так безудержно улыбалась, что невольно опять вернулась в состояние легкомысленной безоблачной эйфории.

К ночи валилась с ног. В спальне (а больше негде) продавцы меняли одежды, не особенно отворачиваясь. И тут явился Андрей. Он тоже плохо стоял, совсем по другой причине. Секьюрити оттолкнул и с криком: «Имею право!» ввалился в служебное помещение:

— Где эта шлюха?

Все почему-то сразу подумали на меня и даже рукой показали.

Жених подошел с пьяным хиханьем, схватил невесту за грудь, отбросил на покрывало. Навалился, полез под юбку. Невеста заверещала, унисекс зашумел, вбежали охранники студии, скорей оттащили болвана, аккуратно, под локотки, чтоб смазливый фейс не попортить.

— Да ладно вам, отцепитесь! — Васнецов колыхнул плечами и влёгкую освободился. — Я ее уже отымел в этом вашем гребаном кубе! Да ее там тискают все! Что так смотришь? Впервые слышишь? «Девственница без трусиков» — это ты, моя недотрога! В кубе, в компьютерных играх, в эротических передачах! Тысячи раз на дню! И каждый раз заново — девственница!

Комната поплыла… Я смотрела на унисекс, но они отводили глаза… Я хотела броситься к Даше, но она от меня отвернулась… Секьюрити срочно вызвали кого-то по телефону… За их широкими спинами появилась фигура Павла в черной форме астропилота. Он единственный не отворачивался, смотрел на меня в упор, как будто видел впервые.

— Меня тоже засунете в куб? — хохотал Андрей и вихлялся. — Мне задница дорога! Я расторгаю помолвку!

Вошли юрист и продюсер. Вот это скорость подачи… Или я опять выпадала?..

— Все вон! Жениха отрезвить! С ним позже поговорим!

Вмиг комната опустела. Продюсер маленькой лапкой отхлестал меня по щекам. Юрист развернул договор и ткнул меня носом в пункты, где я давала согласие использовать свой светлый образ в играх и передачах. Как использовать — не уточнялось. Но ведь я ни о чем не расспрашивала! А проценты от секс-развлечений поступают на счет регулярно. Кто будет платить сотни тысяч за занюханный ширпотреб?!

Завтра с утра — на примерки! Без блажи и без страданий! А парня мы обработаем, приманим морковкой ЕВЗ.

Я тихо согласно кивала. И сговорчиво улыбалась. Продюсер толкнул мне в рот пару таблеток снотворного. А Даше велел остаться и глаз не смыкать всю ночь. Мол, сдуру такие могут…

Подруга не объяснилась. А я ни о чем не спрашивала. Мы легли с ней в одну постель, я сделала вид, что сплю, и Иуда легко засопела. Я встала, надела плащ. За дверью выхаживал Павел. Увидел меня, взял за руку, и снова, как в прежние ночи, от него потянуло теплом и надежным сильным покоем…

— Куда собралась, Кубышка?

— На выход. Открой мне дверь.

— У-у-у! Если я сунусь к двери, что-то взвоет, а кто-то примчится! Посидишь со мной напоследок, чужая невеста?

В глазах — явное беспокойство. Как будто в посиделках ему когда-то отказывала.

— И ты тоже знал. Трудно было поставить меня в известность?

Парень досадливо сморщился:

— Я даже представить не мог, что тебе не понятно, что делаешь.

В самом деле, дурында редкостная, в такую поверить трудно.

— Почему, что б я ни задумала, чтоб ни делала, как ни старалась, получается наоборот?

— Точное наблюдение. Например, ты не выйдешь замуж за этого тролля. Ты спасла ребят, потому что ты спасала себя. Если б они погибли, твой разум вконец бы вывихнулся. А любовь… Была. Вместо топлива. Она придавала силы, и ты бежала вперед. Цель достигнута, топливо выгорело.

Я отняла ладошку и ушла в зеркальную тумбу. И долго-долго смотрела, как самозваный психолог неспешно готовит кофе. Подумала и призналась:

— Если бы не обманывали… Я бы все равно согласилась. Я все для него бы сделала.

Паша кивнул:

— Вот именно.

Это даже немножко заело:

— Почему мне все время кажется, что ты меня видишь насквозь?

Друг бессонниц глотнул из большого одноразового стакана. Посмотрел, как будто решился:

— Хочешь, правду скажу, сейчас? А дальше решай сама.

— Ты расскажешь правду про клоуна? — просипел мой сдавленный голос.

— Про клоуна. И про всех.

Казалось, в печальных глазах повзрослевшего Винни-Пуха сквозило предупреждение, что постигнув все тайны детства, я перейду черту и уже не вернусь назад. Мамзелька зябко поежилась, натянула поверх плаща подвернувшийся старый плед. И мужественно кивнула.

Мужчина немного помедлил:

— Твой отец… К сожалению, Луиза, я вынужден подтвердить, в самом деле большой мошенник. По молодости промышлял раскруткой богатых вдов. Вот и маму мою раскрутил, оставил ее с младенцем.

— Ты мой брат?!

— Упаси Господь. Я — сын своего отца, знаменитого планетолога, открывшего месторождения урана на Гимазее.

— Медведева Владислава? Погибшего на Алькаду при разработке шахты?

— Умница, знаешь историю. Мне было тогда три года. А когда исполнилось шесть, мама в дом привела чужого и велела звать его папой. Этот «папа» имел на нее гипнотическое влияние. Уговорил продать акции, две квартиры и укатить вместе с ним в Одессу, на Черное море. Только вышли с перрона на площадь — дым и пламень рвется из окон первого этажа, и женщина верещит, что в спальне остался ребенок. Наш «герой» чемоданы бросил и эффектно в полымя ринулся. Только его и видели. А с ним — все деньги отца, без малого пятнадцать миллионов. Мое наследство, Луиза.

Рассказчик чуток помолчал, чтоб я прониклась услышанным. Кивнула: намек распознан.

— Нам в полиции объяснили: сообщница с ним сбежала, а огонь был холодный, фуфельный. Счета перевел за границу, их искали, да не нашли.

            А мама, она, понимаешь, осталась без средств, но с животиком. И наверно, растущий животик ей сильно давил на мозг. В аферу она не верила, постоянно мне говорила о голубиной верности, о неведомых обстоятельствах. Любимый скоро вернется, и деньги наши вернутся, надо ждать, надеяться, верить. Не бросит же он ребеночка. И ее никогда не бросит.

Меня отдала в закрытую школу детей космонавтов, родила сестренку Иринку. Красивой была, эффектной, легко могла выйти замуж. Но ждала своего Бонифация.

Через десять лет в интернете ей попалось несколько строчек о графе де Аленготе. Для меня до сих пор загадка, как сумела «голубя» распознать. И имя сменил, и внешность, и биографию новую задокументировал. Вероятно, почуяла сердцем.

— Я бы тоже папу узнала… — пробормотала невольно.

— Да и я, — тяжело молвил Павел. Посмотрел в мониторы с застывшими товарами пятой секции, выдохнул, продолжал:

— Мне тогда шестнадцать исполнилось, поступил в Академию в Питере. О том, что случилось здесь, узнал из звонков сестры.

Моя мать в каком-то безумии рванула на встречу с любимым. И дочь с собой прихватила, «плод совместной любви» демонстрировать. Аленгот ее встретил нежно и заново охмурил. В результате мама безвольно не требовала украденного и заново забеременела.

Но что-то в ней изменилось. На поверхность вышла вся боль, накопленная годами. И преобразилась в злобу, деятельную, ревнивую, к другой, предпочтенной женщине. Как будто та виновата, приманила-приворожила, или даже силой заставила. Она — и есть то неведомое, разлучившее обстоятельство. От которого необходимо как можно скорее избавиться.

Я пискнула:

— Мама?! Твоя?!

— Он стравил их! — отрезал Павел. И уже спокойней добавил. — Но я ее не оправдываю. Я очень ее жалею.

В тот день наша славная Ирочка принесла из школы колечко, что украла у первоклашек. Замечу, сестренка сызмальства пошла по стопам отца, воровала частенько по мелочи. Не прибыльное занятие, но с чего-то ведь следует начинать?

И мама этим воспользовалась. Надела костюм промоутера, прихватила цветок с Доротеи. План, видимо, зрел в ней давно, да не знала, как подступиться. Она рассуждала просто: если погибнет девочка, Аленгот обвинит жену в нерадивости и уйдет к заботливой сопернице. Если погибнет графиня — тем проще войти в ее дом.

Может, так бы и получилось. Но ты узнала убийцу.

— Имеешь в виду в кафе? Папа в тогда сказал, что хочет меня познакомить с новой хорошей мамой. Я смотрела на полную женщину… Ее уши заполыхали… От испуга я закричала…

— И Аленгот все понял. Он помог любовнице скрыться, но ее не простил. И никогда не интересовался судьбами своих детей.

Мне стало еще холоднее:

— Но это не справедливо!

— Вряд ли все отцы понимают, что дети однажды вырастут и потребуют справедливости. Я мог бы подать на мошенника в суд. Но, разбирая дело, полиция вышла б на мать, и она получила бы вышку. Я зубами скрипел, но молчал. Мальчик родился мертвым. Мама была уверена, что это ей в наказание, опустилась и стала пить. Два года назад умерла. Ирина, твоя сестра, воспитывалась в полиции, но однажды решила потребовать свою долю любви и богатства. Она вернулась в подмосковный поселок, который прекрасно помнила, и нашла дорогостоящего папашу. Устроилась к вам в дом с фальшивым паспортом.

— Даша?!

— Конечно, Даша. У нее постоянно на пальце сверкает кольцо с рубином. Когда приходит к тебе, она его прячет в сумку. Носит бесформенное шмотье, красит белые волосы, мажется несуразно, лишь бы явное сходство с сестрой никому не бросалось в глаза. В апреле прошлого года она выкрала твою карточку, а деньги перевела Дерябину. Он сообщник, вор и мошенник. Не дядя, не адвокат. Вот так, моя трогательная Кубышка.

— Не адвокат? Прохвост! Зачем он меня обвинял?

— Затем, что задумал сам послать в Америку киллера. И взять у тебя доверенность на изъятие денег отца. Рассчитывал распустеху зашугать и обобрать. А мямля дала отпор. Что самое интересное, — добавил Павел с усмешкой, — Дерябин знал: все ты врешь, а все-таки испугался.

— А ты бесстыдно подслушивал.

Парень тронул рукой ухолот:

— Я слышу все разговоры, у меня такая работа.

Обоим стало неловко.

— Паш, я папу люблю. Прости… — прошептала я запинаясь. — И буду всегда любить. За то, что любил мою маму, он ее никогда не обманывал. А маму твою… замученную... со временем… может… прощу. Спасибо, что объяснил…

— Покойных пора прощать, — назидательно молвил друг, на десять лет старше «мамзельки». И стало ясно, что годы не прошли для него впустую. Что обида и детская ненависть не проросли в озлобленность, гремучую, безвозвратную. Этот парень себя заставлял… Заставлял учиться прощать. Попирая желание мести.

— Почему мой папа сбежал? — спросила я, испугавшись глубинного погружения в распахнутые глаза… Впервые за время знакомства откровенно, жадно зовущие… — Зачем написал расписки?

— Тут немного другая история, — глаза отстранились, потухли. — Ирина открылась отцу. Соврала: ее ищет полиция, ей надо бежать за границу. А чтоб Аленгот точно знал, кому оставлять наследство, опорочила младшую дочь. Нашептала на ушко, что ты оплатила услуги наемника. Аленгот ужаснулся своим уродливым порождениям, сбежал и от вас, и от киллера. «Даша» вцепилась в сестру, при случае сунула в куб. Надеялась: добрый папаша не потерпит позора дочери, бросится выручать. Тут она его заарканит.

— Но папа не возвратился… Я стала ему безразлична…

Павел сглотнул, помедлил:

— Отец тебя очень любил. Ему не досталось узнать про фальшивый «Эдем» с филиалами.

И так посмотрел виновато… Но я оттолкнула взгляд:

— Ты с ними?

Парень отдернулся, как будто от звонкой пощечины:

— Я, знаешь ли, сам по себе. Мошенников не терплю. Но последние годы был вынужден освоить работу сыщика.

— Почему после смерти матери не выдал отца полиции? Почему не забрал свои деньги?

— Я затем и приехал в Москву. Но вдруг оказалось, у графа подросла красавица дочка. Я не мог ее огорчить. Кружил вокруг как дурак. Словно мститель Володя Дубровский.

— Кто-кто?

— Благородный разбойник из старой литературы. У него ситуация сходная. И пока я боролся с собой, наблюдая тоску милой девы, Аленгот продуманно смылся. Я сразу в трюк не поверил. Сама посмотри, — клонблот из кармана куртки охранника перекочевал мне в руки. — Вот граф идет к самолету… — мое сердце забилось, запрыгало при виде родного лица. — Взлетает, уходит в тучи. Параллельно сверху скользит синий фоллет класса «А». Его видно долю секунды. Но если не игнорировать «случайное совпадение», о дальнейшем судить не трудно. Фоллет цепляет захватами легкие монопланы, ну а пилоту пробраться из одной кабины в другую проблемы не составляет.

Я зажмурилась в восхищении. Мой папа на высоте в несколько тысяч метров совершает смертельный трюк! Видимость ограниченная, свистящий ветер в лицо, он бросает шлем и перчатки и зависает в воздухе! Вот это авантюризм, вот это рвение к жизни!

— Я этот синий фоллет искал по Европе и Азии. Но нашел. Изрядная мзда развязала пилоту язык. В самом деле, он принял в небе анонимного пассажира, брюнета под пятьдесят, и высадил под Стокгольмом. Теперь я уже был уверен, что долги Аленгота — фиктивные. Но законным путем отобрать у Серова деньги не мог. Пришлось рассказать ему правду, пригрозить привлечением в суд. Оказалось, Олегу давно надоел беспредел компаньона. Он признался: летит в Америку, чтобы покончить с аферами. Мы сидели в «Боинге» вместе. Я позволил старым товарищам передать и принять награбленное, а потом постучался в номер рыжевласого мистера Джексона.

Я оставил свой Магнум в номере. Я постоянно помнил о тебе. Я знал, твой отец — не убийца, он не носит в карманах оружие. Я выдвинул ультиматум: либо мне — мое, и свободен. Либо Интерпол получает собранный компромат. Информация на компьютере, таймер времени подключен. Машины примчатся скоро. Джексон понял, что проиграл. Но он не умел признавать поражение, не умел отдавать присвоенное. И решил по привычке удрать. Кинул в меня этажеркой и проскочил в окно, на плоскую крышу…

— Небоскреба?

Парень мотнул головой. И в тихом упрямом голосе усилились нотки вины:

— Нет, Луиза, мы не в кино. Твой отец сорвался с пожарной лестницы трехэтажного старого здания в пригороде Ньюфаундленда. Я его не сумел догнать и не сумел спасти.

— Он…

— Скончался ночью в больнице. Но был в сознании долго. Я успел ему объяснить, что ты перед ним не виновна. Он подтвердил полиции мои честные притязания. И просил позаботиться о тебе…

… Я целую ночь ревела, отвернувшись к стене на топчане. Паша гладил мое плечо, и говорил, говорил… Что он меня здесь берег, что боялся поведать правду. Что не в отпуске грелся на солнышке, поджидая, пока юристы узаконят права на наследство, а летал с командой Карельского. Хотел приглядеться к Андрею. Чтоб уйти навсегда с чистой совестью. Или чтобы не уходить.

Как я его ненавидела! А он признавался в любви и просил меня ехать с ним. Как можно? Я выла сильнее.

Утром встала, прошла в свою спальню. Умылась, накрасила губы и щеки оттенками серого, а веки густым оранжевым, чтобы в глаза не бросаться. Подруга тихо спала. Макияж беззаботно отмыт, зеленые волосы сброшены с высокого чистого лба, тонкий точеный носик, крылатые брови на взлете… Мы обе похожи на папу. На папу до первой пластики.

Я тихо сказала:

— Ира!

Сестра открыла глаза и уставилась тупо спросонья.

— Смотри!

Я взяла ее сумочку, вытряхнула на стол. Со стуком упало колечко, тяжело закрутилось, сверкая волшебными красными искрами. «За верность от Антуанетты», — мелькнули слова гравировки. Я надела кольцо на палец. И не сумела выговорить: «Это мне завещано матерью». Я была не способна хоть словом обмолвиться о матерях, покинувших дочерей так рано и так страшно.

— Отца у нас больше нет. И нет его миллионов. Теперь ты можешь занять доходное место в кубе.

Развернулась и вышла в зал. У двери дежурил Павел. Казалось, он будет стоять терпеливо целую вечность. Я тронула сильную руку, накинула капюшон...

… Двое молча двинулись к выходу и пропали в толпе покупателей.