Юрий  ГЕЛЬМАН

ПЕРЕХОД  ЕСЕНИНА

 

Он пришел неожиданно. Обычно, когда я сидел за компьютером, кот спал на моей кровати, зарывшись в одеяло. Спокойный и незаметный. Тише воды ниже травы – как говорится. А тут вдруг бесшумно возник рядом, посмотрел на меня снизу вверх своим выразительным взглядом и сказал «Мр-р-ри». И я понял, что просится на руки.

– Ты видишь, я работаю!

– Мр-р-ри.

– Кушать тебе еще рано. В лотке убрать?

– Мр-р-ри.

– Хочешь ко мне на стол?

– Мр-р-ря!

– Ну и как ты себе это представляешь?

Я позволил коту подняться ко мне на колени, погладил ему голову. Он прижимал уши, жмурился от удовольствия и, казалось, засыпа́л.

– Ну, всё? Достаточно? Мне нужно писа́ть.

– Мр-р-ряу! – ответил кот и переставил передние лапы на столешницу.

Я ждал, чем закончится эта наглая выходка. А кот неторопливо выгнул спину, потом поджал под себя все четыре лапы и умостился между мной и клавиатурой. Затем повернул голову ко мне, заглянул в глаза и зевнул.

– Ты именно этого хотел? А что вдруг?

– Мр-р-ряу, – ответил кот.

– Ну, хорошо. Посмотрим.

В горле у кота включился моторчик, и я понял, что у меня появился соавтор.

 

* * *

Кошек я не любил. Не то чтобы ненавидел – был просто равнодушен. Но когда соседка навсегда уезжала в другую страну, она почему-то отдала своего кота мне.

– Но я никогда не держал домашних питомцев!

– Он славный, он тихий и послушный, он не будет доставлять хлопот. Корма у меня полно, песка для его туалета тоже полно – на месяц хватит. Я расскажу, где всё покупаю. Тут недалеко. И вам будет собеседник. Ну, пожалуйста…

– Как его хоть зовут? – спросил я, глядя на это длинношерстное чудо со слегка приплюснутой мордой и янтарными глазами.

– Сеня. Его зовут Сеня – это чтобы коротко. А у ветеринара он записан полным именем – Есенин. Вот визитка, я предупрежу что уезжаю, и у кота появился новый…

– Есенин?! Впервые слышу такое имя у домашнего животного! Может, он еще и стихи сочиняет? Идет направо – песнь заводит, налево…

– Да нет, вы смеётесь! Просто у него шерсть такого же цвета, как были волосы… Вот я и назвала…

– А как вы думаете, Сергею Александровичу это бы понравилось, если бы он узнал?

– Так Есенин же деревенский! А в деревне к животным по-другому относятся. Спасибо вам! Я была уверена, что вы согласитесь.

– Но я еще не согласился!

– Разве? Вы так на него смотрите… И он на вас…

Так в моей жизни появился Есенин.

 

* * *

Ритуал неожиданно стал повторяться.

По обыкновению после завтрака я садился к столу и будил компьютер. Минут пятнадцать-двадцать уходило на чтение писем и новостей, потом еще столько же на партию в онлайн-нарды. Так я входил в очередной день – раскачивался. Но стоило открыть документ, над которым я в последнее время работал – появлялся Есенин. Как он это знал? Как чувствовал? Объяснения у меня не было.

Он взбирался на стол, занимал пятачок, ограниченный моей грудью, руками и клавиатурой, и затихал в мирной позе. Даже хвост – пушистое опахало – кот прятал под себя, поражая своей деликатностью. Потом он включал «моторчик», будто запуская совместный творческий процесс. И – удивительное дело! – я стал замечать, что в присутствии кота мне действительно пишется гораздо легче.

Повествование лилось гладко и непринужденно, сюжет выстраивался логично, без каких-либо нестыковок, а оригинальные образы приходили в голову как раз в то самое время, когда были нужны. И большой рассказ, в котором сложное переплетение событий раньше заставляло меня напрягаться, вдруг понесся стремительным потоком, не встречая на своем пути малейших препятствий.

Это была история о множественности миров, окружающих нас, о тонкости их взаимодействия, о материальности мыслей и даже чувств, об их прочности и хрупкости одновременно. Я забурился в эту тему давно, она привлекает меня гораздо больше, чем космоопера или киберпанк. Каждому своё, как говорится.

И вот однажды, опустив глаза, я увидел, что мой кот повернул голову к монитору и внимательно смотрит в него. «А, понятно, – подумал я, – появляются буковки, бегут строчки, и это привлекает потенциального охотника».

– Ты умеешь читать? – Мои пальцы утонули в длинной шерсти. – Может, ты действительно «кот ученый»?

– Мр-р-ри…

– Значит, понимаешь, о чем я пишу?

– Мр-р-риу!

– Не исключено, что в прошлой жизни ты был человеком, – вздохнул я. – А что, всякое может быть!

– Ма-у-у… – произнес кот, и я уловил в его голосе незнакомые нотки.

– Ну пошли, я тебя покормлю.

Есенин спрыгнул со стола и направился в кухню, опережая меня на несколько шагов. Там в углу, возле тумбочки с овощами, находился его лоток с песком и кормушка-поилка. Я насыпал коту корма, налил воды, вычистил лоток. Потом вернулся в гостиную и включил телевизор. На время кормления творческий процесс у нас прерывался. Я же не Флобер, который однажды просидел за письменным столом сорок два часа подряд, а потом упал в длительный обморок.

У нас с котом – или у кота со мной – было всё по-другому. Неторопливо он заканчивал трапезу, величаво входил в комнату, в знак благодарности терся о мои ноги, пару минут издевался над когтеточкой. А потом, заглядывая в глаза, говорил «пошли, что ли?» – и наша работа продолжалась.

Так было несколько дней подряд – Есенин приучил меня к новому порядку.

Но однажды я заметил, как что-то изменилось в поведении кота. Лежа на столе, он вел себя беспокойнее чем обычно, часто поднимал голову и ловил мой взгляд, а когда мы отправились в кухню, не трусил впереди, а шел рядом, толкая меня боком и намеренно путаясь под ногами.

– Что с тобой? – спросил я.

– Мур-р-ри! – ответил кот.

В кухне пахло чем-то незнакомым – наверное, затянуло запах из соседской форточки.

– Здрасьте, пожалуйста! Зачем ты перетащил кормушку в другой угол?

– Ма-а-у.

– Ладно-ладно, я не ругаюсь. Просто захотелось новизны, да?

Я переставил кормушку на прежнее место, долил воды и насыпал корма. Есенин подошел, нехотя погрыз сухие катыши.

– Так ты не голоден? Хорошо, до вечера еще скушаешь.

Кот не ответил, только оглянулся и проникновенно посмотрел мне в глаза.

А на следующий день всё повторилось. Есенин сопровождал меня в кухню, подталкивая боком. А то вдруг останавливался передо мной, заставляя через себя перешагивать. И снова кормушка стояла не на своем месте. И если бы одна она! Не на месте оказался даже пак с минеральной водой – шесть бутылок по два литра в каждой. Передвинуть двенадцать килограммов на метр в сторону никакому коту не под силу!

– Что это такое? – воскликнул я. – Зачем ты это сделал? И когда? И как!

– Му-р-ри!

– Что мурри? Ты что дуркуешь?

Есенин уселся посреди кухни и грациозно выпрямил спину. В его обиженном и одновременно невинном взгляде мелькала какая-то доселе незнакомая проницательность. Я смотрел на него удивленно, он на меня – гипнотически. И в какой-то момент мне показалось, что кот знает то, чего не знаю я. И хочет сказать мне об этом, сообщить, поведать, предупредить, что ли… А может хочет, чтобы я сам догадался…

И тут я услышал шаги. И внезапный озноб – от макушки до пяток – пробежался по телу. Я вздрогнул и замер. В моей квартире кроме нас был кто-то еще!

– Что там случилось? – послышался из коридора одновременно знакомый и незнакомый голос.

И через несколько секунд в кухню вошел мужчина в спортивных штанах с двойными белыми лампасами и в толстом сером свитере, который я когда-то очень любил.

Как моя старая фотография – еще без седины…

Со скоростью света в голову влетели мысли и отпечатались в сознании, застряли в нем. Мой нынешний рассказ. Кот Есенин, «прочитавший» его. И переход между мирами, который был известен только ему… И сдвиг по времени лет на семь или восемь…

Поздороваться? Ведь надо что-то сказать! Спросить? Выяснить? – сумбурно мелькало в голове.

Мы смотрели друг на друга, догадываясь, что у каждого возникают одни и те же мысли и ощущения. Я понимал, что у него вопросов ко мне больше, чем у меня к нему. Это и неудивительно. А потом, в какой-то момент, оба поняли, что нужно оставить всё как есть. И осознать эту зыбкость, эту эфемерность, не прикасаясь к ней. Не делать шагов навстречу возможному разочарованию… И просто помолчать. Хотя бы в этот раз…

Потом он протянул руку, и я впервые в жизни ощутил, какое у меня рукопожатие.

– Мр-р-ряу! – довольно произнес Есенин, переводя томный взгляд с одного меня на другого.

Через минуту я вернулся в спальню, сел к столу, дописал последнюю строчку и поставил в конце многоточие…