Ольга ЧУБАРОВА

ПО ВЕРЕ

— Ты — умнейшая особь женского пола, — говорил Василий жене перед сном, — но есть у тебя серьёзнейшие проколы в смысле восприятия мироздания. Ну, религиозность эта твоя...

— Всё наоборот! — возмутилась Вера. — Именно отсутствие религиозного чувства — твой серьёзнейший прокол, дорогой! И депрессия твоя — из-за того, что этого чувства нет, и...

— На нет и чувства нет, — перебил Василий, придвигая Верочку ближе к себе. — Но если тебе так легче, проще стареть... — он глубоко и судорожно вздохнул.

«Расстроился! — подумала Вера. — Снова!»

И принялась утешать.

— Ну что же ты на всё так мрачно смотришь? Ну, все же нормально складывается, тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить! — и она постучала по спинке кровати.

— Что-то неувязочка! — сказал ехидно Василий. — Христианская церковь суеверий не признаёт — ха-ха-ха!

Он восторженно взбрыкнул ногами, и от резкого движения крупного тела что-то хрустнуло, треснуло и покосилось — это подломилась ножка кровати.

Поняв, в чём дело, захохотали оба — и с легким хрустом сломалась вторая ножка: кроватка была дешевенькая и хрупкая.

— Новую кровать пора покупать! — говорила озабоченно Вера, снимая с полки еще одну порцию книг — Василий книжки пристраивал вместо ножек.

— Опять расходы, — он судорожно вздохнул.

— Но ты ж работу нашел с хорошей зарплатой! Хватит каждую копейку считать, теперь всё будет быстрее и веселее! Лет за пять оплатишь ипотеку своей бывшей дур... в смысле, бывшей супруге и ее — пардон, и твоим тоже — детям...

— Инфляция... Жизнь дорожает... — в Васиных глазах заблестели слёзы.

— Тебе же начальница премию обещала!

— Да... Но за эту премию я даже не смогу ее достойно отблагодарить — ты же запрещаешь мне спать с другими женщинами! — в голосе его зазвенело отчаяние.

Вера на секунду замерла. Потом размеренно, холодно, чётко сказала:

— Тебе меня, что ли, мало?

— Вера! Ты же умница, как ты не понимаешь — другие женщины... они другие!

— Да? Вот и катись тогда — к другим! А мне это надоело! Достало, слышишь?!

Вера грохнула об пол книжки, что держала в руках, со скоростью взрыва вылетела на кухню, метнулась туда-сюда, схватилась за чайник...

— Вера... — расстроенный Вася приплёлся следом. — Сколько раз повторять: я принял решение, мы же договорились — до конца жизни с тобой и только с тобой... Хотя моногамия — противоестественная глупость... примерно уровня религиозности.

Вера злобно фыркнула, налила себе чаю, резанула мужа взглядом, словно ножиком. Тюлень! Стоит тут, головой под потолок... Чертовски все-таки привлекательный тип...

... Где-то через час, уже в полусне, она шептала, обнимая любимого:

— Васенька, мы же вместе — это же счастье!

— Да, повезло, — отозвался Василий вяло. — Но вместе мы будем недолго: старости и смерти никто не отменял. А после смерти ничего не будет... Ни-че-го...

— Каждому будет по вере его, — пробормотала Вера.

Вася в ответ хихикнул:

— Ну да, как Вера скажет, так пусть и будет...

И Вера вновь взвилась:

— Не надо грязи! Всегда всё получается, как ты хочешь! «Как скажешь, любимая...» А потом — всё по-твоему! Потому что мне с моим религиозным чувством ощущения единства мира не пофиг твои чувства, а тебе не пофиг — только свои!!!

Вася отвернулся и задрожал от сдерживаемых рыданий...

— К психологу сходил бы! — простонала Вера.

— Что мне... может сказать... психолог? — прошептал с надрывом Василий.

— А он не будет говорить — он будет слу-у-ушать, — нежно ответила Вера. — А потом удавится с тоски. Васенька, давай разведёмся, а?

...

И жили они вместе ещё тридцать лет. Обсуждали всё на свете, ссорились, катались на велосипедах — километров по сто двадцать зараз, занимались альпинизмом, танцевали рок-н-ролл, — и работали, работали, работали...

На пенсию не отпускала жизнь: он программировал, она переводила. Вкалывать приходилось и в отпуска, и в выходные, и в праздники: Васька платил алименты и тянул ипотеку, Вера помогала сыну и внукам.

Каждый вечер, оторвавшись от компьютера, она стонала:

— Сдохну от перегрузок!

Но первым в мир иной отправился Вася: погиб трагически, преждевременно, когда ему было всего 87. Сорвался со скалы. Пошёл без Веры — Вера тогда работала — и вот...

Эх, Вася!

— Это его депрессия довела! — убежденно говорила Вера на поминках.

— Ну, вообще-то он со скалы свалился... — робко заметил кто-то.

— Потому и свалился, что был в депрессии! Мно-го-лет-ней! Я ему говорила почти ежедневно: «Василий! Сходи к психологу!» Вера многозначительно подняла вверх палец, — и вдруг застыла, уставившись в левый угол.

Там стоял Василий и ей подмигивал.

— Это его эта самая Вера до этой самой «мно-го-лет-ней депрессии» довела, — злобно шипела бывшая Васина начальница, с которой, кажется, он так и не переспал. — Стерва она!

— Может Вера и стерва, да Вася сам был дурак! — мрачно отвечала сидевшая рядом с начальницей бывшая Васина жена, та, что была до Веры. — Только идиоты под девяносто лет по скалам лазают.

— Девушка! — возмутился Васин коллега. — О мёртвых плохо не говорят!

Бывшая супруга удивилась:

— А чего это интересно плохого в правде? А вы как раз все врете и искажаете: я не девушка, а бабушка, мне шестьдесят!

— Как бестактно — называть себя бабушкой в присутствии старших! — возмутилась бывшая начальница, Верина ровесница. — Мне вот семьдесят восемь, и я себя старухой не считаю...

— Дамы, дамы, — поморщился Васин коллега. — Вы не о том говорите! Ведь какой человек был! Умница, профи высочайшего класса! На его разработках в нашей области все держалось! При этом — энтузиаст, бессребреник...

— На нем всё держалось, а я всю жизнь на «Ауди» средней паршивости, о «Бугатти» и мечтать не смей, — мрачно вставила бывшая (та, что до Веры). — И квартиру нам с детьми купил убогую, даже не в центре — на Октябрьском поле, сто двадцать два квадратных метра всего! Энтузиаст... О деньгах бы побольше думал!

В это время Вера — не с удивлением даже, а с искренним интересом — смотрела, как покойный муж (точнее, призрак его) подкрался сзади к бывшей своей супруге, той, что так страдала без «Бугатти», и изобразил двумя пальцами рожки у неё над головой. Потом подмигнул Вере и вышел сквозь стену.

«Странный он какой-то, — подумала Вера. — Наверное, смерть — это все-таки сильный шок. При жизни он себя так глупо не вел...» Появление Васи её успокоило, и она приветливо занялась гостями:

— Кому еще блинов положить? А мёду? Каши не хотите ли? Каша получилась просто чудесная!

...

Гости разошлись.

Потоптавшись вокруг матери и убедившись, что она бодра и полна оптимизма, уехал и сын с женой.

Вера первый раз за много лет осталась одна в квартире.

Включила телевизор, посмотрела новости.

Перемыла посуду.

Выключила телевизор. Открыла книжку, налила чайку... Из темного экрана телевизора вышел Вася и сел напротив.

— А я-то прав был! — сказал он ехидно. — Нет там ничего!

— Где? — задала Вера уточняющий вопрос. — В телевизоре, что ли?

— На том свете! — ответил Василий радостно. — Только «Я» и мои воспоминания. И фантазии. Вот сейчас, например, «Я» фантазирую, что разговариваю с тобой!

— Ты вполне уверен, что это фантазии? — засомневалась Вера, окуная в чашку с чаем сухарик. — По-моему, твоя душа, как многократно описано в литературе, еще не вполне покинула этот мир... Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила она заботливо. — Что-то какой-то ты бледный... Прозрачный просто!

— Чувствую себя фантастически — то есть совершенно никак, даже спина не болит, — поделился Вася. — Только на велосипеде не получилось, — добавил он озабоченно. — Сел в седло, но — ни с места...

Он тяжело вздохнул.

— И есть не хочется... Так ты меня действительно видишь?

— Да!

В это время в дверь позвонили.

— Не уходи, поэкспериментируем: узнаем, видят ли тебя другие! — сказала Вера и пошла открывать.

Пока школьная подружка Танька (бодрая старушка с крашеными в рыжий цвет волосами) снимала сапоги и пальто в прихожей, не переставая болтать («Не пришла на поминки, знаешь как я к этому человеку относилась, ну наконец-то ты себя почувствуешь свободной от этого кошмарного типа, я пришла, чтобы убедиться, что ты в порядке, пошли завтра в театр, Новый Малый поставил такую комедию — закачаешься, и нечего вгонять в себя в тоску всяким дурацким трауром, лучше развейся...») — Вася сидел на стуле, скромно поджав ноги и с интересом оглядывал кухню, знакомую до мелочей.

Вот из-за этой полочки они ссорились. Вера хотела со стеклом её делать, а он предлагал открытую... В итоге сделали с деревянными дверками. А этого полотенца он раньше не видел — неужели новое успела купить? Так, стоп — он же умер — и фантазирует... Или не умер? Или умер не совсем?

На кухню ворвалась подружка Танька, притормозила перед стулом с Васей, капризно сказала:

— Нет, сюда я не сяду — здесь что-то дует... Вера, рамы поменяй!

— Да в порядке рамы! — ответила Вера. — Просто на том стуле Вася сидит. Точнее, призрак его.

— Ну да! — жизнерадостно подтвердил Вася. — А ты что, Танюша, не видишь меня — ужасного этого типа?

Татьяна не обращала на Васины слова никакого внимания — будто не слышала. Она смотрела на Веру.

— Ты что, серьёзно? Ну, насчёт призрака?

— Да что ты, нет, конечно, — вздохнула Вера. — Шучу! Прости за черный юмор: похороны, знаешь ли, располагают.

Василий посмотрел на жену укоризненно: врать-то зачем?! Побледнел обиженно — и исчез...

Больше не появлялся.

Вера прожила ещё пять лет. Умерла — скоропостижно и преждевременно, сразу после рождения первой правнучки. Внуки были в шоке: кто нянчить будет их детей? Кто будет их дрессировать и радовать? Эх, подвела прабабушка, подставила!

И как умерла!

Проехала с группой веломаньяков пятьдесят километров по пересеченной местности, вечером пожаловалась на сердце, спать легла, а утром не проснулась.

— Это Васька её довёл! — возмущалась на поминках подруга Танька. — Это он её на «велик» «подсадил»! Лучше б на машине гоняла как я — до сих пор была бы жива-здорова!

... В виде призрака Вера вроде бы замечена не была — по крайней мере, никто в этом не признался.

...

На Земле прошло ещё лет пять.

В одно прекрасное позднее летнее утро в детском Черкизовском парке появились две молодые мамочки: с разных сторон зашли, через разные входы. Парк был маленьким, знойным, полупустым. На втором круге размеренной ходьбы с колясками женщины стали присматриваться друг другу, на третьем одна из них — миниатюрная деятельная брюнетка — решилась начать разговор.

— Простите, у вас мальчик или девочка?

— Ма-альчик, — пропела длинноногая задумчивая блондинка. — А у вас?

— Девочка, — отчиталась брюнетка. — Но такая шустрая... Просто сил нет! Слава Богу, хоть спит хорошо. Ой! — и брюнетка, бросив коляску, поскакала к ближайшему дереву — стучать, чтоб не сглазить.

Блондинка на неё взирала со снисходительной улыбкой.

— Суеверия — ох, менталитет народа русского! — сказала она иронично.

— Совершенно согласна! — горячо поддержала брюнетка. — Я всегда на лекциях по культурологии...

Выяснилось, что дамы — обе — преподаватели высшей школы: брюнетка — историк, блондинка — экономист. Намечалось долговременное знакомство, был предложен обмен телефонами: мотать круги по парку, честно чад обеспечивая кислородом — дело крайне нудное, достойный собеседник при этом — спасенье.

В тот момент, когда брюнетка доставала мобильный, из коляски, которую она перестала качать, донесся решительный рёв: дочь проснулась и требовала внимания.

Было извлечено из колясочной тьмы и предъявлено новой знакомой возмущенное кареглазое создание в сбитом на бок чепчике. Покрасневший кнопка-нос недовольно сопел. Блондинка восхищенно всплеснула руками:

— Какое чудо! — и тут же под строгим взглядом брюнетки шагнула на длинных ногах к ближайшему дереву — постучать, чтоб не сглазить: приходилось уважать заблуждения наметившейся подружки.

Пока мама стучала по тополю, из второй коляски раздалось ироничное вопросительное:

— Мя-яа-а? — это проснулся и удивлялся миру спокойный блондинкин сын.

Мать достала из коляски щекастого увесистого младенца. Тот сразу же нацелился узкими зелеными глазками на девочку в чепчике и восхищенно хрюкнул:

— Верка! Это ты? Ну, ты симпатяга! Выглядишь куда лучше, чем после моих похорон!

— А то! — кокетливо ответила девочка. — Отдохнула от тебя, муженек... Надо же, как встретиться довелось...

Мамочка-брюнетка удивилась:

— Похоже на осмысленное общение! Надо же, как интересно!

А глазастая куколка в чепчике в это время не без ехидства спрашивала младенца мужского пола:

— Ну что, теперь-то признал мою правоту?

— Какую правоту? — мальчик прикинулся, будто не понимает.

— Как какую? Веру в реинкарнацию, — ответила крошка и позволила маме вытереть свой очаровательный носик.

— Неужели до сих пор ты не поняла, что все происходящее с нами — иллюзия? — улыбнулся мальчик. — Моё «Я» нафантазировало младенчество — естественное старческое, потом посмертное желание начать все сначала... С чистого, как говорится, листа. Очень интересно наблюдать тебя в нежном возрасте! И года нет, а характерец... Любопытно было бы посмотреть, как ты станешь расти и меняться...

— Думаю, так насмотришься, что надоест, — мрачно промолвила девочка. — Мамаши-то, похоже, дружить намылились. А сколько месяцев нынче тебе, любимый?

— Пять! — ответил мальчик.

— Ага... Мне три... Эх, и наплачусь я с тобою, до-ро-гой!

— Это еще почему?

— Потому что планирую за тебя замуж! — ответило дитя. — А мы почти ровесники, и уже нетрудно спрогнозировать, как ты себя поведешь после сорока!

— Почему после? — заулыбался мальчик. — Столько малышек симпатичных вокруг... Представляю, какие будут красавицы лет этак через пятнадцать-семнадцать. Милая, я на тебе, конечно, женюсь — было бы свинством обламывать твои планы, — но изменять начну не в сорок, а раньше... Ну, ты же помнишь: нудная верность тебе довела меня до мно-го-лет-ней депрессии, депрессия ж меня и погубила!

— Мерзавец! — воскликнула девочка и рванулась дать наглецу пощечину, но не рассчитала, не учла ни возраста своего, ни расстояния до намеченного противника, и чуть не выпала у матери из рук.

— Ой, как она к нему тянется! — воскликнула очарованная блондинка.

— А как мило они гулили друг с другом! — поддержала брюнетка её восторг.

Мишеньку (бывшего Васю) и Дашеньку (бывшую Веру) ловко упаковали обратно в коляски.

При этом Дашенька успела произнести:

— Гу-у! — и весело засмеялась, а Миша услышал:

— Как ты ни выпендривайся, любимый, а насчет структуры мироздания я оказалась права!

Миша, лёжа в коляске, засопел, вздохнул — и тихо заплакал, мужественно сглатывая слёзы...

Он еще не определил для себя, права ли его бывшая половина, но уже предчувствовал, что скоро им предстоит забыть своё прошлое — впрочем, как и всем нормальным младенцам.

И придётся всё начинать сначала — с чистого, как говорится, листа...