Август СЧАСТЛИВЧИК (г. Москва) ВОССТАВШИЕ ИЗ МЕРТВЫХ

В городе падал снег. Непрерывным потоком снег струился на землю, засыпая тротуары, дома, пешеходов.

— Снег идет, снег идет, — начал декламировать Пастернака немолодой научный сотрудник в белом халате, глядя из окна третьего этажа НИИ реаниматологии. Сделав паузу, он начал вспоминать продолжение стихотворения и, так и не вспомнив, только вздохнул.

Дверь кабинета для дежурного персонала открылась, и в комнату почти влетел другой научный сотрудник, тоже в белом халате, но в отличие от первого довольно молодой и младший по званию.

— Слушай, Павел Петрович, ты не слишком много ввел активатора «Б» нашей Аленушке? Что-то она сидит на кроватке, рукой машет и восторженно так говорит: «Белый порошок, белый порошок», — сказал младший научный сотрудник просто научному сотруднику.

— Ничего, — ответил научный сотрудник, поворачиваясь к вошедшему, — посидит и ляжет спать. Как ты говоришь — белый порошок? Это она детство вспоминает.

— А если она пойдет куда-нибудь? Не дай Бог упадет, — с тревогой в голосе спросил младший сотрудник.

— Никуда она не пойдет. Сил не хватил. У нее мышечный тонус ма-а-ленький, — научный сотрудник Павел Петрович поставил на стол подарочную сумку и начал вытаскивать из нее разные продукты. — Ты, Саша, давай не отвлекайся и меня не отвлекай. Возьми вот колбаску нарежь, баночку с грибочками открой. А то до конца смены пятнадцать минут осталось, а у нас еще ни в одном глазу, — он мельком глянул на часы, висящие на стене. — А сегодня Рождество: грех не выпить пятьдесят граммов. Вот грибочки теща для этой цели подарила.

— Сама собирала? — спросил младший сотрудник.

— Нет, если б сама, я бы не взял, — пошутил научный сотрудник и коротко хохотнул. — Саша, кинь на стол наперсточки из шкафа.

— А если Сергей Иванович ругать будет? — спросил младший научный сотрудник Саша.

— Не будет, он Рождество тоже любит, — ответил научный сотрудник, разливая коньяк в три наперстка.

В этот момент дверь открылась, и на пороге появился их третий коллега по дежурству — старший научный сотрудник и старший смены Сергей Иванович. Высокий статный мужчина средних лет, он хмуро оглядел все приготовления своих коллег и грозно спросил:

— Это еще что такое?

— Сергей Иванович, так Рождество же сегодня и смена через десять минут заканчивается, — ответил ему младший научный сотрудник.

— Именно через десять минут. Где отчеты по дежурству? — не снижая тона, продолжал выговаривать старший научный сотрудник Сергей Иванович, устало опускаясь на стул, коих в кабинете вместе с большим столом для заседаний было несколько.

— Отчеты на столе. Смена прошла просто на ура, — спокойно вступил в разговор научный сотрудник Павел Петрович. — И первая звезда, кажется, появилась. Пора за Рождество по пятьдесят грамулек жахнуть. Сергей Иванович, присоединяйся.

— Ладно, не откажусь, — согласился Сергей Иванович и принял протянутую ему стопочку с коньяком. — Эта Алена меня с ума сведет, вечно что-то роняет. Как специально. И смеется, и смеется.

— Ну, рефлексы, батенька, дело наживное, — успокоил его Павел Петрович, держа перед собой стопку. — Вы же видите, как она быстро прогрессирует. Две недели назад она в сугробе лежала мертвая, затем в морге, и вот пожалуйста: «Белый порошок. Дай». И девчонка какая — красавица, вылитая Аленушка из сказки.

— Только лысая, — хихикнул Саша.

— Так, коллеги, за Рождество и за женщин! — сказал научный сотрудник.

Оба посмотрели на старшего научного сотрудника. Тот в мыслях был где-то там, за окном, среди пляшущих снежинок. Лицо его стало на миг светлым, а потом посуровело и осунулось.

— Она так любила встречать Рождество в семейном кругу, — начал он глухим голосом рассказывать о том, что, видимо, мучило его в последнее время.

Они познакомились на городском катке в Рождественские каникулы. Немолодые, но романтичные и старомодные они долго встречались, просто общаясь, гуляя, без поцелуев и признаний. И только в начале лета он пригласил ее к себе на дачу, и там они как бы невзначай сделали друг другу предложение. Дача была старая, ветхая и у них возникла мечта построить новый загородный дом. Обсуждали проекты дома, дизайн, спорили и все больше сближались друг с другом.

Строили дом они целое лето, пожениться решили когда построят дом.

В начале осени у него на работе должен был состояться праздничный вечер. Она, не любительница больших застолий, под благовидным предлогом идти на него отказалась. Он бы тоже не пошел, но их начальник лично его пригласил, чтобы обсудить кое-что по научной работе. И пить он тоже не хотел, но одна его сотрудница выбрала удобный момент для тоста так, чтобы он не смог отказаться выпить вместе со всеми: кто же откажется выпить за общий успех и за здоровье начальника. Сотрудница — из личных побуждений, он ей был симпатичен — зорко следила, чтобы он участвовал в общем застолье и был в центре внимания, так, чтобы его отказ выпить означал неуважение коллектива и руководства. А потом необходимо было сфотографироваться и обязательно в обнимку и с бокалами вина в руках. Он в спорах, в беседах как то не заметил, что он все больше пьянеет и перестает обращать внимание на то, что уж слишком часто коллеги хотят с ним выпить по разным поводам. В общем, когда к нему вернулось объективное восприятие реальности, он обнаружил себя в постели этой сотрудницы.

Можно было соврать, что, мол, задержался, переночевал у друга, но беда в том, что он не умел врать. Тем более врать глазами. Не мог он смотреть в ее чистые и лучистые глаза и в ответ сиять таким же открытым и незамутненным взором, скрывая при этом то, что может хоть капельку омрачить их отношения. Тем более его сотрудница не преминула сообщить о своей победе ей по телефону, который подсмотрела, когда он спал.

Когда он пришел к ней, а они в то время уже жили в этом недостроенном доме их мечты, он долго стоял у калитки, не решаясь войти в их уютный дворик. Жили тогда они целомудренно как брат с сестрой, так как еще не поженились, и это только подчеркивало чистоту их отношений. Пришел он, не зная, что сказать кроме «прости», и потом улечься у ее ног в надежде на это прощение. Она встретила его на пороге и посмотрела в глаза, и он отвел взгляд и понял, что его «прости» совершенно нелепо в данной ситуации. Поэтому он отошел от нее и просидел неподвижно не менее часа в надежде на то, что она его позовет. Она его не позвала, и поэтому он сам подошел к ней и сказал изменившимся голосом:

            — Ольга, ты со мной не разговариваешь? Что случилось?

— Ты хотел меня обмануть? — твердо спросила его Ольга.

— Да. Я хотел, чтобы ты этого не знала, — мучительно медленно выговаривая слова, ответил он.

— Как ты мог забыть меня хотя бы на минуту? — опять с некоторым надрывом спросила она.

— Я тебя не забывал, просто у меня была необходимость быть там, и меня заставили, … так сложилось. Да, я выпил лишнее, — с некоторым смущением, неприятием и горечью говорил он, будучи вынужден оправдываться.

— Тебе было хорошо с ней? — не слушая его, спросила она.

Потом продолжила:

— Мы не можем быть вместе. Я отсюда не уеду, это дом моей мечты. Но и тебя я не могу прогнать.

— Я могу оставаться здесь? — спросил он.

— Конечно, ведь это и твой дом, — ответила она ему через спину, уходя к себе в комнату.

Все бы было хорошо — живя рядом достаточно было ее видеть каждый день и чем-то вымаливать себе прощение. Но близилась осень, зарядили дожди, а дом был не достроен, и потянуло сыростью. И через несколько дней она простудилась и заболела. Как только он это заметил, он тут же пригласил мастера оборудовать отопительную систему. Но было поздно, ее, как говорят, прихватило, болезнь вошла в нее. Он умолял ее поехать в больницу, но она отказывалась и уже часто лежала в постели в слабости и бессилии.

— Умоляю, разреши мне за тобой ухаживать, — просил он ее. В ответ получал упрямый взгляд.

Видя, что ее состояние с каждым днем только ухудшается, он решился позвонить ее родителям. Приехала мама, охая и ахая, но она успела приготовиться к ее приезду: держалась бодро, шутила, на ее бледном лице даже появился румянец. Мать осталась довольна состоянием дочери. Когда мать уехала, Ольга прервала царившее до этого между ними молчание.

— Никогда я тебе этого не прощу, — прошипела она, открыв дверь в его комнату.

Потом он бегал вокруг нее, пытался объяснить, что он ради нее старался. Но ни слова не услышал в ответ.

Он решил вопреки ее воле быть чем-то полезным в ее исцелении. Когда она не вставала, он приносил ей чай, готовил ей еду. Вначале она протестовала, но становясь все слабее и слабее, она уже была не в силах этого делать.

В небе бродили тучи, ветер раздевал деревья, разметая с них листву, и временами дождь уныло стучал в окна.

— Позволь мне быть рядом с тобой ради твоей жизни, — опять умолял он ее, приблизившись к ее постели. Она покорилась, призывая его к себе, протянула руку. Он взял ее ладонь в свою и прижал к щеке.

— Хорошо, — едва слышно согласилась она, и он впервые за все время улыбнулся.

С этой поры он взял отгулы на работе и постоянно был с ней в качестве сиделки, кормил, лечил, помогал передвигаться по дому и даже стирал ее белье. Видя, что ее состояние не улучшается, он понимал, что виною всему ее упрямое нежелание выздоравливать.

Он плакал, просил ее выздоравливать, грозился покончить с собой, если она умрет. Она ничего не отвечала, смотрела на него отчужденным взглядом и лишь один раз ответила на угрозу: «Дурак».

Прошло несколько дней. И вот вечером, когда он сидел у ее изголовья, она вытянул ему навстречу лицо, прося наклониться к нему. Рукой обхватила его шею и прижалась губами к его губам. Поцелуй ее был долгим и сильным несмотря на ее слабость, он чуть не задохнулся в нем. Это был поцелуй прощания и прощения.

— Ну давайте выпьем за умеющих прощать женщин, любовь и Рождество, — наконец вставил в возникшую паузу свое слово научный сотрудник.

Младший научный сотрудник и научный сотрудник чокнулись стопочками-наперстками между собой и со старшим научным сотрудником и затем быстро выпили. Старший научный сотрудник, глядя куда-то в пространство, тоже выпил, опустил стопку на стол и продолжал свой рассказ.

Когда поцелуй закончился, и он хотел перевести дух, он увидел, что ее полуоткрытые глаза уже не светят живым блеском. Тогда он понял, что это был ее последний поцелуй и вскричал:

— Зачем ты убила себя? Я не могу без тебя жить.

Он зарыдал какими-то отрывистыми выдохами, посмотрел на нее, как бы ожидая, что она оживет от его рыданий, потом отвернулся и затих в оцепенении. Просидев так минуты две, он вызвал «скорую помощь». Он знал, что «скорая помощь» приедет не раньше чем через полчаса, и вряд ли тогда можно что-либо сделать, чтобы ее спасти. Сам он запустить сердце без аппарата не сможет. Он все же решил сделать хоть что-то, что может способствовать кровотечению: поставил капельницу. Затем он начал делать массаж всего тела, меняя его положение, что тоже должно способствовать движению крови. В артерии и в межклеточную жидкость он провел вливание питательного раствора. Еще он ввел в артерию препарат, выделенный из крови животных, впадающих в спячку.

Врачи «скорой помощи», как он и ожидал, не смогли вернуть ее к жизни и только зафиксировали факт смерти. Приехали ее и его родители, начались слезы, причитания, взаимные упреки и хлопоты по приготовлению к похоронам. Он в общей суете вышел в свою комнату, выпил несколько стопок коньяка и заснул, или, можно сказать, отключился. Когда он проснулся, был уже вечер следующего дня. Все приготовления к похоронам были уже сделаны. Ему оставалось принимать соболезнования и находиться у гроба умершей. Все это он делал безучастно, машинально, испытывая опустошенность и неугасимую вину за случившееся. После похорон, распрощавшись с родственниками, он вернулся в их новый дом.

Там он бродил по пустым комнатам то включая свет, боясь темноты, то сидел в потемках, боясь включить свет. Дом был наполнен свежими воспоминаниями, ощущением, что все продолжается как тогда в их счастливое время. Заходя в ее комнату, он надеялся увидеть ее, и, не увидев, скорее удивлялся, чем принимал ситуацию за реальность. Потом все же совмещал грезы и реальность и плакал. Любые шорохи и стуки он воспринимал как знаки ее присутствия и не раз выбегал на крыльцо, когда ему чудилось, что она стоит у порога или у калитки и зовет его. Трезвея, он осознавал реальность произошедшего, стремился спиртным подавить боль утраты и чувство вселенского одиночества. Выпив, он впадал в грезы или, в некотором смысле раздваивался на два существования, соединяя воедино прошлое и настоящее. Не представляя себе жизни без нее, он решил уйти из жизни следом за ней. Посидеть с часок, вспомнить все лучшее и убить себя, приняв яд.

Присев на ее кровати, он случайно увидел закатившуюся под комод ампулу от препарата, замедляющего обмен веществ в организме. Он подумал, что, может быть, препарат позволил ей впасть в глубокую кому и таким образом остановить смерть. Он понимал, что это невозможно, все признаки смерти были слишком очевидны. Но в данной ситуации он готов был верить во что угодно и хвататься за любую соломинку. «Может быть она еще жива и силится вырваться из гроба», — лихорадочно думал он. Эта картина ярко вспыхнула в его воспаленном мозгу. «Боже мой, ее немедленно надо освободить и спасти»! И он тут же бросился исполнять задуманное.

Стремительно несся он на машине, не разбирая дороги. Найдя на вокзале трех бомжей, он пообещал им за небольшую работу вознаграждение в виде водки, закуски и денег, и они под покровом ночи отправились раскапывать могилу. Белый снег лежал на кладбище, отражаясь в свете луны. Копатели сначала долго вгрызались в мерзлую землю, затем, немного опохмелившись, быстро добрались до гроба. Когда мертвое тело извлекли из гроба, он усадил его в машину на переднее сиденье, закрепив ремнем безопасности, а голову, чтобы держалась прямо, прикрепил к подголовнику скотчем. Около часа в нетерпении он вынужден был следить, чтобы копатели зарыли могилу обратно.

— Если не хотите в тюрьму — никому ни слова, — строго предупредил он копателей, расплачиваясь. Хотя понимал, что ненадолго хватит подобного внушения — слишком необычной была история. Созвонившись со своим коллегой, он повез ее прямо в институт реаниматологии в надежде проникнуть туда через черный ход. Охрана института его хорошо знала, так как он часто задерживался на работе допоздна. К тому же институт имел общий двор с городским моргом и реанимационным отделением, что тоже облегчало его задачу.

— Как же, помню, — вставил слово научный сотрудник, — в начале ноября это было. Мела метелица как сейчас. Мне пришлось в два часа ночи подниматься с постели и ехать почти через весь город.

В лаборатории начался процесс оживления, который в общих чертах заключался в восстановлении кровоснабжения и восстановлении работоспособности нервной системы. На самом деле нужно было сделать очень многое: делать инъекции разного рода препаратов, связанных с активацией органов, переливать кровь, воздействовать электромагнитом, делать массаж и тому подобное. Работали они сосредоточенно, без лишних эмоций, как профессионалы. Он надеялся не только на чудо, но и на свой опыт по части оживления мертвых с небольшим сроком давности. Изменения наступили не сразу, но постепенно становилось ясно, что дело, за которое они взялись, не так уж безнадежно. К девяти часам утра пациентка начала делать первые вздохи, и наступила пора увозить ее из института.

Дома он еще три дня посвятил продолжению процесса восстановления жизнедеятельности организма. И именно на третий день она открыла глаза и начала двигаться. Это произошло внезапно. Он смотрел в окно в полутьме в зале, и вдруг на его плечо опустилась рука. Он вздрогнул и повернулся, увидел ее и испугался еще раз. Она была худа, бледна, но самое ужасное — выражение лица ее было неузнаваемо — неодушевленное, как у умственно отсталых людей. Ее рука соскользнула с плеча и упала вниз, стукнувшись о ее тело. Она издала звуки похожие на смех, видимо ее позабавил его испуг. Потом она изобразила что-то губами, и он догадался, сто она просит поцелуя. Подчиняясь, он прикоснулся к ее холодным губам, ощутив лишь что-то мягкое и шершавое. Она еще не могла стоять и навалилась на него, как какой-то неживой предмет. Рассматривая близко ее глаза, он пытался представить ее той, что была ему дорога, но не получалось.

— Пойдем, ты устала, тебе надо прилечь, — сказал он ей, мягко отстранившись и подхватив ее на руки. Потом, сидя у ее изголовья, он твердил себе: «Я просто устал, чувства придут, надо вспомнить все, что между нами было». Затем мысли путались, и на ум приходило, что она — та прежняя — действительно умерла, а перед ним лишь ее едва реальное подобие. Подобие, которое можно назвать живым лишь наполовину. Сердце ее билось, хотя и не так хорошо как прежде, но кровь проникала не во все ткани, мелкие кровеносные сосуды уже начали разрушаться, и кажется безвозвратно.

Он осматривал ее, пытаясь сообразить, что можно сделать в данном случае. Она спокойно позволяла себя осматривать, ничем не выражая прежнюю стыдливость, большую часть времени лежа с закрытыми глазами, и лишь изредка открывая их и смотря на это все безучастно, хотя и с некоторым любопытством. Как ни пытался он уловить в ее взгляде что-то близкое, родное, знакомое, у него это не получалось.

— Давайте выпьем за загадочный женский взгляд, — опять вставил свое слово научный сотрудник. — Саша, налей-ка нам по двадцать капель. Сергей Иванович, смена наша уже минуту как закончилась, и звезда первая взошла.

— Да, — встрепенулся рассказчик, непонятно с чем согласившись, то ли с тостом, то ли с окончанием смены, то ли еще с чем-то.

Он нанял сиделку. Дальше не могло так продолжаться: ведь есть еще и работа. Тем более, сейчас в его доме жило неизвестно какое существо, а в шкафу лежало свидетельство о смерти. Сиделку-таджичку он нашел в списке прежних своих пациентов, оформил ей визу, поселил в доме и на всякий случай припрятал ее документы.

Теперь он с ней встречался только вечерами, продолжая попытки остановить разрушение организма. Удалял мертвые ткани, делал пересадку живых тканей или стволовых клеток, наращивал кровеносные сосуды. Благо, материал и оборудование для этого он мог взять на работе.

— А, вот куда девались стволовые клетки и ткань, — негромким голосом сказал научный сотрудник.

В кабинет вошла дежурная медсестра и сказала:

— Сергей Иванович, Алена сказала «мама».

— Скажите, что мама скоро придет и уложите ее спать, — ответил за него Павел Петрович. — Сергей Иванович, а ведь Алена сказала уже три слова за неделю.

— Она ничего не говорила, — продолжал тот. Ни одного слова, только изредка смеялась. Если это можно было назвать смехом, особенно когда он начинал плакать над ее больным телом. Сначала пришлось ампутировать левую ногу почти до колена. Ампутацию он проводил сам в лаборатории, куда он привез ее практически в бессознательном состоянии. Дома он ходил из угла в угол, а она опять безучастно смотрела на него.

— Боже, что мне с ней делать? Это совершенно чужой человек.

— Кха, кха, кху, — едва слышно произнесла она в ответ. Ему показалось, что произнесла она это укоризненно, и чувство вины опять прокралось в его обессиленную душу.

В отчаянии он позвонил ее матери.

— Мария Степановна, ваша дочь жива и она у меня дома. Я ее вытащил из могилы и оживил. Приезжайте, заберите вашу дочь.

— Опять напился. Если еще раз позвонишь, я вызову психушку, — услышал он в ответ.

Он обернулся назад и увидел ее рядом, она опять незаметно подобралась к нему, и опять в ее взгляде он вообразил себе укоризну. Она стояла, держась руками за стул, одной ногой на протезе, и делала движение губами, прося поцелуя. Он взял ее как куклу и уложил в кровать. Больше она не вставала, а просто лежала с закрытыми или реже открытыми глазами. Смеяться перестала, иногда просила поцеловать и начала постанывать от надвигающейся вслед за разрушением тканей боли. Он был вынужден констатировать, что придется ампутировать вторую ногу. Это было только началом. Огорченный этим, он в сердцах сказал:

— Это тело никуда не годиться.

Ему было все равно, услышит это она или нет.

К его счастью не прошло и недели, как в морг поступила молодая девушка с совершенно здоровым телом. Он сразу же занялся ею. Девушка умерла от передозировки наркотиков. Отец ее хронический алкоголик давно уже отправился к праотцам, неважно по какой причине, мать отказалась ехать за телом дочери из Украины и согласилась на кремацию. Самым тщательным образом, собрав все свои знания и ресурсы, он провел ее оживление, и когда девушка ожила, он повез два тела в Москву в отделение трансплантологии мозга, где у него работал приятель по институту. В течение двух дней проводилось удаление верхней части мозга девочки и помещение на это место мозга ее Оленьки. Из двух бывших мертвецов собирался один живой человек. Здесь требовалась особая осторожность, ибо это был последний шанс, и нужно было войти в пределы святая святых: в головной мозг человека, в то, что делает человека человеком и не нарушить никакие тонкие нити сознания и физиологии. Операция прошла можно сказать успешно, не считая того, что соединение мозга произошло максимум на двадцать процентов. Неделю после операции надо было ждать результатов, которые могли быть непредсказуемы.

Он не чувствовал угрызений совести, хотя понимал, что в данном случае он сначала оживил, потом по сути лишил жизни молодую девушку. И его избранница, и эта девушка — обе — имели свидетельство о смерти и формально не существовали на свете. Оставалось ждать, кто из этих женщин будет олицетворять личность в новом человеке.

Когда он привез ее домой, еще не окрепшую после операции, она уверенно, опираясь на его руки, вошла в свою комнату и села на свою кровать. Сердце его дрогнуло, и слезы покатились из глаз. Она с интересом посмотрела на его реакцию и как бы усмехнулась краешком губ. Он дал ей успокоительное лекарство, и она уснула. На следующий день вечером, когда он вернулся с работы, он застал ее сидящей на кровати и разглядывающей свои руки. Ее взгляд выражал удивление (с этих пор он был вполне осмысленный). Жестом она попросила отвести ее в туалет. Он, ожидая неприятностей, с неудовольствием выполнил ее пожелание. Она долго смотрела на себя в огромное зеркало, переводила взгляд на него, затем четким голосом сказала:

— Это не мое тело.

Он стал ей говорить что-то про сеанс омоложения, про то, что ей нельзя волноваться, что сейчас пришло время ужина. Все это он говорил радостным голосом, радуясь тому, что соединение двух частей мозга от разных людей прошло успешно, и ее личность сохранилась.

За ужином она ела все, что ей было предложено, но манеры ее оставляли желать лучшего: она брала мясо руками, не пользуясь ножом, ерзала на стуле, причмокивала, была неаккуратна и неуклюжа. Стоящая рядом сиделка то и дело поднимала за ней падающие столовые предметы, вытирала капли пролитого супа или сока. Значит рефлексы, доставшиеся от девочки, тоже были в порядке.

После ужина он решил осмотреть ее. Когда он присел у ее кровати и начал ее раздевать до пояса, она потянула руку к его брюкам. Когда он попытался отодвинуться, она выразила неудовольствие: «Дай», — строго сказала она.

Ему пришлось и на этот раз подчиниться ее физиологическим потребностям. Это отняло у него силы, и он на время забылся. Когда он открыл глаза, они все еще лежали рядом, и она рассматривала его внимательным взглядом. Потом она очень серьезно спросила его:

— Сережа, ты мне изменил?

— Ну, — попытался он ответить что-то вразумительное, но не смог и просто ответил, — да.

— Дурак, — с выражением сказала она и на ее щеке появилась неожиданная одинокая слезинка. Потом она опять протянула к нему руку и повелительно сказала: «Иди сюда, милый». И он почувствовал настоящий живой поцелуй. Некоторое время спустя, когда она закрыла глаза, то ли заснув, то ли просто так, он вышел на балкон покурить и обдумать произошедшее. Он не мог понять, с кем из прежних девушек он имеет дело, чья личность проявляется в ней в данный момент. А может он просто не хотел принять факт двойственности личности.

Сделав пару затяжек, он с удивлением увидел, как она, войдя к нему, взяла из его пальцев сигарету и начала тоже курить.

— Тебе нельзя курить. Э, ты же не куришь, — хотел он продолжить и осекся.

— Да брось ты, Сережа, — ответила она несколько развязно, — не парься.

Конечно, он оторопел от этой развязности.

В последующие дни он старался прятать сигареты, пытался уговаривать ее не курить — все бесполезно. И еще его напрягало то, что она требовала от него интимных отношений и капризничала как ребенок, когда он отказывался. Радовало одно: она постепенно увеличивала свой словарный запас и была вполне здоровой. Не считая немного нарушенной координации движений. Вот только как она может войти в социум, ее ведь не существует.

Перед новым годом к нему неожиданно нагрянула мать и конечно удивилась, увидев в доме незнакомую девушку. Девушка же с порога поприветствовала ее и даже попыталась ее обнять.

— Надежда Петровна, здравствуйте, рада вас видеть, — сказала она ей, и, обратившись к Сергею, крикнула. — Дорогой, к нам мама пришла.

— Вы кто? — спросила ее мать Сергея и с возмущением обратилась к нему. — Не ожидала от тебя, Сережа.

Конечно, он не был готов объяснить ей ситуацию. Да и прежде всего все надо было объяснять ей — несуществующей личности. А может просто надо было пойти в полицию и признаться в том, что он преступник и совершил непонятно какое преступление.

— Сергей Иванович, а как вы ее зовете? — спросил рассказчика младший научный сотрудник.

— Наверное, двойным именем, — иронично предположил Павел Петрович. — Давайте уж выпьем за новогодние сюрпризы, которые преподносит нам жизнь.

Они втроем выпили. Не успели они поставить стопки на место, как дверь в кабинет распахнулась и в него вкатились покрытые снегом как новогодней ватой три сотрудника из следующей смены.

— А что это у вас творится на рабочем месте? — спросил их один из вошедших, озирая застолье.

— Это у вас здесь рабочее место, а у нас десять минут как комната отдыха, — ответил за всех Павел Петрович. — Почему опаздываем на дежурство, господа хорошие?

— Извиняюсь, в дороге задержались, снег дороги засыпал, — снизил тон вошедший.

— А у нас, представьте себе, все в полном порядке. Анфиса сказала еще одно слово — самое главное на свете. Вася-подводник уже реагирует на свет. Хомячки опять впали в спячку. Ну, а альпинист Белов по-прежнему не может найти свою ногу. Так что вы, чтобы не скучали, поищите ему его ногу.

— Вчера она сказала: хочу к маме на Рождество, — вдруг сказал глухим голосом старший научный сотрудник. Потом он поднялся со стула, молча накинул на себя пальто, взял в руки шапку и вышел из кабинета, хлопнув дверью.

— Что это с ним? — спросил один из вошедших.

— Не обращайте внимание. Семейные дела. Отчеты на столе. Саша, ознакомь коллег с хроникой дежурства, — ответил ему Павел Петрович. Он подошел к окну и стал смотреть вниз на стоянку и на человека без шапки, который быстрым шагом подошел к машине; как потом зажглись фары, и через минуту машина тронулась. Выехав с территории стоянки на большой скорости, машина заскользила на повороте. Ее понесло на встречную полосу. Раздался визг тормозов, потом звонкий удар. Научный сотрудник распахнул окно, чтобы лучше разглядеть происшествие.

— Ребята, готовьте реанимацию, похоже, у нас намечается еще один восставший из мертвых, — со вздохом сказал он.

Порывом ветра в комнату бросило сноп снега, будто сама снежная королева рассыпала свои бриллианты к ногам присутствующих.