Тианада (г. Ростов-на-Дону) ДОНОС ДРЯННОГО ДРАКОНЮХА

Из глубины портрета, набросив на карминный камзол пурпур мантии, с горделивым величием вышагивал Кронцель, герцог Ревельский. Его чернеющая борода, богато увитая рубинами, волнообразно спадала на грудь. Густые темные кудри обрамляли высоту лба. И на их фоне еще ярче сверкали алмазы зубов.

Фамильная корона рода как никогда ясно излучала довольство надменности. Соцветие крупнейших рубинов гнетуще алело на герцогских волосах. А нагрудная брама, растянутая во весь могучий торс Кронцеля, кичливо посверкивала в зеркальном полу. Этому вторил герцогский взор. Похожий на зажженный полынный эликсир, обжигающий льдом, он самовластно упивался собой. От взгляда тянуло бездушностью. А отражение в полу будто бы шептало в ответ: «Победа — на наших щитах!»

Внезапный фривольный шорох разрушил идиллию. Герцог гневно отпрянул от собственного портрета и осмотрелся вокруг. Рука привычно упала на меч. Готовность к битве хоть с самим дьяволом.

Впрочем, таких резких мер не понадобилось. Противник не думал атаковать. В дальнем окне герцогской галереи умиротворенно повис странный огнедышащий силуэт. Причем дым вырывался сразу из двух пастей одновременно. А сквозь тонкую ткань драпировки потягивало сладковатой дрянной древесиной, которой баловался всего лишь один его подданный. Последний отброс герцогства — драконюх Черноклус.

Накинув на свои державные плечи седой горностай мантии, герцог ловко выскочил в балконную арку. В бездонном чернеющем взгляде читалось одно: «Разрублю! Всякого, кто еще раз посмеет явиться сюда поутру...»

Из донесения герцогской стражи:

«Черноклус Невнятный, ревельский драконюх-виртуоз, последний потомок безвестной династии, отшельник. Основатель германской школы укрощения крылатых тварей. Автор метода тушения огня путем кормления драконов. Опытный заводчик крылатых змей, известный как Крайний Драконюх. Также знаменит попыткой скрестить дракона с воздушной колесницей и проклятием за то святой церковью...»

Спустя полчаса невнятных намеков Черноклуса зачем же его собственно принесло, великий Кронцель Ревельский так грозно взглянул на гостей, что старик поперхнулся сухариком. Или излагаем быстрее, или будет порешен и дракон, и драконюх! И никакой страшный суд не потребуется. Ибо Кронцель страшнее суда!

— Э… не гоните, великий герцог! Помед-ле-ен-ней! Начнем-ка с приветствий… А для приветствия неплохо б дыхнуть… — качаясь в гамаке, сплетенном на лапе дракона, дерзко заметил Черноклус.

— Ты и так уже дыхнул, песий сын. И притом через меру! — отрезал правитель.

Мгновение спустя едкая запрещенная дрянь так и поперла в любопытные носы герцогских слуг. Причем так недвусмысленно, что государь взбеленился:

— Слушай, смерд! — Кронцель рванул Черноклуса из гамака и приставил меч к его глотке. — Я стерплю твою мерзкую вонь в наших покоях. Я закрою свои державные очи на полет на драконе. У тебя же, пса, дозволения высочайшего нет!.. Но ежели ты, смрадник, тотчас не доложишь, зачем дерзнул отвлечь нас от высочайших государственных дел, отправишься в каземат и на плаху!..

Герцог почувствовал себя окончательно раздраженным. Или анархическая воля народа, с коей ему приходилось считаться до часа исполнения предания, разрослась до таких бесстыдных размеров. Или в котомке драконюха и впрямь лежало нечто особенное. Настолько особенное, что позволяло ему играть с герцогом, как факиру со львом, отчаянно вертя перед пастью взбешенного хищника ключи от свободы.

— Спустите пар, ваше величие… А не то не найдете свою невесту, что унеслась теперь прочь из башни.

— Куд… куда унеслась?! — переменился в лице правитель. Черные глаза засверкали агатами ревности. Но тут же он взял себя в руки. — И с чего это ты, пес, решил, что вправе отвлечь меня ради выезда госпожи Беттель? Герцогиня отличнейше здравствует в замке у брата, невинно предаваясь купаниям в озере.

— Ха-ха-ха! Вы тоже в замке порой веселитесь недурно. А чем же девица хуже? Да и не девица она теперь, а взрослая дама!.. Сидите вот здесь в своем замке, будто в глухом мешке. Да верите злым языкам… А вести по миру скорее разносятся! Уже весь «желтяк» с утра накропал, а язык ваш лишь туфли начистил, чтобы за вестью бежать. Небось только к утру принесет, какие купания у вашей невесты. А я-то наверняка все прознал. Уж больно часто катаю желтоперых писак на своей колеснице... Тут разве ж глухой не услышит их ржанья. Те еще жеребцы!

«Так вот почему Беттель отказалась приехать!.. Измена… Нет! Она не посмеет. Разрублю ж в первую ночь! Лжет смрадник», — подумал правитель. Черноклус явно заметил терзания герцога и решился дожать ревнивца:

— Вот вам крест, ваше величие… Ну ладно, «желтяк» набрехал! Но здесь сам все видал, как она улетала!

— Улетала? Тьфу! Смерд! Да ты же все время под дрянью!..

— Обижаете, ваше величие… Сами знаете, разок вдохнешь — и сразу в мозгу проясняется, картинка становится — яснее некуда. Тут не то что какой полет увидать... Защитная пелена герцогства — как ваша тюль на окне! В воздухе проявляется. Даже пощупать легко…

— Заткни пасть, пес! — на словах про защитную пелену Ревеля Кронцель заозирался по сторонам. Неужели и впрямь все видать?! Скрытую защиту земель. Сущее таинство, доступное лишь его роду… Тогда запретить эту чертову древесину строжайшим указом. А цены на нее взвинтить — и того строже!

— Твой поганый язык, Черноклус, что помело у нужного человека. Тот, когда уборные мои чистит, метет от усердия так, что пыль всюду клубится. А уборная все немытой стоит. Поскольку мести разохотившись, он грязищу со смрадом развел, а о деле важнейшем уже и не помнит. Что ж, казнят его на заре… Так и ты, смрадник! Покуда язык твой негожий я не отсек, излагай же яснее.

— А вот тут обождите слегка, ваше величие! Мне бы теперь дыхнуть для прочистки памяти… А дыхнуть с вашей славной акцизой недешево стоит!

Герцог рванул с перевязи кошель. Вот она увесистая воля правителя! Но поганый смерд Черноклус был прав — его донос стоил стольких монет. И золото полетело в драконюха.

— Благодарю, государь. Должно хватить на пару веточек.

— Да тут годовая подать моих крестьян!

— Вы сами так решили, ваше величие — взвинтили поборы. Вот цены на черном рынке и поднялись, а теперь никто кроме некров «дровами» не балует. Боятся!

— Живее, пес!

— Живее всех живых, — гнусно поправил Черкоклус. — Ну да ладно. Давно я прознал, что ревнуете шибко вы невесту свою. Уж не знаю, чем она вам не угодила. Оно мне и не надо, державная головная дурь... Спокойней! Я бы в ваши разборы и даром не лез. Мое дело малое: за драконом ходить. Но случись вдруг, что один из доверенных мне питомцев одичал не в меру, жрать стал за троих, а на заре вылетать куда-то. Тварюга шальная! Отпирает ограду когтем, пока солнце не встало — и на взлетку! А вы знаете, ваша слава, если дракон зачудил, он полгерцогства выжжет, а на полосу выползет. И вливай не вливай по ночам в пасть тормозную жидкость, могучую тварь ничем не удержишь.

— Ближе к делу, — раздраженно махнул Кронцель.

— Думал я усмирить его по-хорошему, бромой какой накормить и прикопать поскорее под горочкой. Чтобы бешенство на прочих не переползло… Так его же и бром не берет! А чтоб яду сильнее испытывать, проказа похлеще нужна. Пергамент-то ваш державный охранять лысых тварюг требует. Потому и решил я вначале сдозорить, куда эта тварь мылится. И тут волей-неволей пришлось увидать мне башню девицы Беттель. Много забавных дел невеста ваша творит. А вот вчерашним днем — так особенно! Я даже за писакой слетал, чтобы зарисовать понадежнее…

* * *

В легком танце песков, духов и куплетов в портретную галерею Кронцеля влетела маленькая востроглазая дева. Она слегка напоминала лавочницу на берегу озера. Ведь с ног до головы это чудное дитя было обряжено галечно-ракушечной мишурой, увитой тростниковыми ветвями. И только глаза, под которыми тоже пробежал ряд ракушек, оставались свободными.

Позвякивая своим озерным скарбом, веселая гостья трижды окрутилась вокруг фамильного трона герцога, подступив неприлично вплотную.

«Что же печалит столь мудрый лоб и туманит столь чистые очи?» — вкрадчиво спросило дитя. Кронцель в ответ промолчал. Только суровый взор вскинулся на незваную гостью.

Его хмурая тень, отброшенная в холодном утреннем свете на пышный трон, казалась черным утесом, встающим прямо из вод северных морей. Он и сам будто бы окаменел. Прежде неудержимый завоеватель, ныне — оскорбленный жених.

— Откройся, правитель! Не заставляй меня кидать камни и гадать накануне венчания. Я чту Господа, и потому он дает даже мне свое благословение…

— Ступай, Хетра! — правитель был не намерен отчитываться.

— И все же, Кронцель, ты знаешь, что будет по-моему. Ты смел и отважен. Упрям, как настоящий герой. Но что мужское упрямство по сравнению с женским желанием? Да я охотней пойду против Бога, чем против твоего будущего величия! Ты будешь счастлив даже вопреки своему упрямству!

Удар в гонг — и на пороге замаячили верные стражники. Раздавленные в кровь в пальцах ракушки — и хитрый вихрь заговора вынес прочь ретивую стражу. А затем вырвал из-под мехов Кронцеля желтеющий пергамент с нелепым рисунком какого-то мертвописца.

— Ах, государь! — всплеснула вещунья ракушками. — Ну сколько тебя уверять, что цена всем этим пергаментам — дырявый грош. Ты же опять щедрейше оплачиваешь их огромным доверием. Ты кидаешь на плаху будущее ревельских земель, очерняя веру в свою возлюбленную. Внемли же мне, Кронцель! Не дай черной злобе разрушить величие предания!

— Вон!.. — властно рявкнул правитель.

— Пошла бы да не могу. Ибо давно мои камни предсказали, что быть на твоей земле великому мужу, и родится он от твоего колена и крови. А выношен он будет в утробе единственной белой женщины, рожденной под звездой… А ею является Беттель!

— Не зли меня, Хетрин! Ты сама отлично все видишь. Как я могу ее взять после этого?!

Краем глаз вещунья еще раз слизала рисунок. В дешевой манере с высоты драконьего полета была написана Хромая гора, прямо на вершине которой виднелся гамак с обнаженной красавицей. Лицом и станом в ней и впрямь угадывалась невеста Кронцеля. Но это было еще не все!

Когда приглядишься, полотно открывало, что ветвями для гамака девы служили не только высохший горный куст, но и мускулистый драконий хвост. А прямо над Беттель нависла чудовищная вожделеющая пасть. И эта пасть страстно облизывала нежный девичий живот.

— Мой государь, это невинные шалости! Сами знаете, чего только ваши продажные мертвописцы не настрочат для своих желтых пергаментов!.. И все, чтобы очернить бедняжечку Беттель! Готова поспорить, что ее женское начало осталось нетронутым. И этот бутон раскроется только вам в первую брачную ночь!

— И все же писалось с натуры…

— Пусть даже и так. Доносчик вам верно влил в уши. Ну что же такого, если дева лежит со зверушкою?! Вы же тоже не раз выезжали нагим на коне в просторы отечества! Бесспорно, деве надлежит быть куда целомудренней. Но мудрый правитель просто обязан взглянуть на это с другой стороны!

Озерное дитя осторожно посмотрело на Кронцеля. Кажется, он понимал. Еще бы! Кому охота искать другую невесту с таким-то преданием?!

— Только такой бесстрашной деве, способной укротить неистовую огненную стихию, под силу зачать величайшего героя Ревеля. Значит, преданье не лжет. И именно Беттель, рожденная в час отражения звезды Альваид и озаренная дивным спектральным светом, принесет вашим землям несметную славу… И укрепит навсегда положение вашего рода, не являющегося прямым потомком пропавшего основателя герцогства. И усмирит непокорные Диминенские рудники, готовые в любой момент поднять на мятеж несогласных с вашим режимом. Ведь не пойдут же они против своей светлой дамы!

Хетрин чуяла, что правитель уже был вне себя и готов раздавить ее на ракушечки. Но даже, не швыряя рун она знала, что Кронцель никогда не откажется от предания:

— К тому же, что такое глупые игры с драконами наивной девочки, возлюбившей весь мир и представляющей его подобным Ноевому ковчегу?! Ей никогда не постичь истинной тайны наслаждения, которое дарила вам я… Ее чистое чрево создано принести вам наследника. Мое же предназначено дарить вам мгновенья земного рая…

И вереницы ракушечно-галечных риз звонко посыпались на пол галереи.

* * *

В том же неописуемом танце песков, духов и приветствий вещунья Кронцеля ворвалась в уютную девичью башню Беттель Диминенской и протянула хозяйке бокал:

— Пей, если не хочешь позора!

— Надеюсь, это яд? — игриво спросила красавица.

— Благодари Бога, если ядом тебе покажутся всего лишь ближайшие десять минут, а не вся грядущая жизнь, — мудро ответила гостья.

Высмеяв вещунью, Беттель, тем не менее, приняла адский напиток и залпом осушила бокал. Сразу же стало больно. Питье обожгло юную герцогиню изнутри и заставило изнуряюще ныть все ее женское естество. Так, что изнеженный девичий организм ответил тут же внезапным жаром и обмороком.

Впрочем, этой бешено жгучей крепчающей боли было еще далеко до той, что испытала красавица, когда ее чистая девичья непорочность соприкоснулась с драконьей силою. Хотя там все списывалось на страсть. А истинная страсть, как известно, сродни дорогому вину: являет боль — наслаждением, мораль — свободой, досаду — закономерностью, а запрет — подвигом. Вот и любовь дракона ей просто далась. Не то, что теперь зелье гостьи.

С другой стороны, Хетрин была права. И Беттель в глубинах души была даже благодарна вещунье за ее хитрый бокал. Ведь каверзной волей судьбы обе девицы оказались в одном боевом лагере. Не только державному Кронцелю, жаждущему исполнения предания, самой Беттель тоже был необходим этот брак.

Прежде всего, темный век и слепая мораль не прощали связей с драконами. Затем Беттель и, что еще хуже, ее славным родственникам было давно известно о предании. И под это дело они с радостью прокутили не только приданое девы, но и наследство ее будущих великих детей.

Наконец, сам младой герцог Ревельский был статен и весьма недурен. Не так, конечно, как дракон, верный Беттель. Но очень и очень неплох для супруга.

Вообще-то про предание Беттель весь Диминен болтал еще с самого ее рождения. Она стала единственной благородной девицей во всем герцогстве, рожденной в указанный сказанием час. И такая судьба если не напрягала красавицу, то, по меньшей мере, ничего особо заманчивого ей не сулила.

Благородный державный жених давно стал для Беттель подобным морковному ужину. И не откажешь, потому что язык вкупе с чревом требуют хоть чем-то побаловать себя на ночь. И не наешься толком, чтобы фигуре не повредить. А так хочется прямо взахлеб золотистую чашу вина и копченую рульку, что только что с вертела! Да так, чтобы хмель — прямо в голову, а протрезветь — лишь на позднее утро!

С Кронцелем о таком, увы, не мечталось. А это для девицы норовистой породы казалось страшнее, чем смерть. И вгоняло в глубокие думы депрессии.

Вообще в тот темный неправедный век в землях Диминена распространилось невероятное множество всяких невнятных движений и веяний. Сомнительные монастыри. Бесконечные богомилы и альбигойцы. Двуликие манихейцы. Лживые госпитальеры… И неудивительно. Разве убийства драконов, междоусобные войны соседей, вседозволенность злобных наместников могли не породить подобную смуту?..

Иному движению под именем uno, распространившемуся в среде нервических дев, положил начало один заезжий магистр. Воротившись из своих дальних и видимо не особо успешных странствий, он ввел в Диминене моду на страдания от любви.

Немой омут несчастия канул в небытие. Последние века своей пилигримской жизни магистр изо всех сил призывал окружающих не сдерживать чувства в себе. Зачем же?! Куда естественней облачиться в розово-черный креп и сендал, бродить по горам и выплескивать свои закопченные от боли страдания! Рвать на себе волосы. Бросаться в озера со скал… В общем, всячески давать выход той черной энергии, которая посмела сорвать розовые маски идеала и наполнить несчастные души ядом непонимания. А тем, кто выжил — благословлять одиночество. Ведь это их пылающий крест за попранную когда-то любовь!

У Беттель, как и у большинства поборниц учения магистра, несчастной любви как-то еще не случилось. Однако врезать розовый кварц во все мыслимые и немыслимые места нежного тела, а затем постоянно нервировать мамок-нянек, вопя о снедающем одиночестве, девице пришлось по душе. И она стала uno.

Однажды, чая свою безысходность, Беттель сидела, свесив прелестные ножки, на вершине скалы. Разумеется, не просто сидела. Кричала как положено о тщетности жизни, о потере любимого… А мудрый мозг девы скоро просчитывал примерное расстояние до воды. Ведь за завтраком она пообещала покончить с собой в случае, если любимый отец не наскребет к полнолунию ей новое приданое. Мало ли что? Вдруг придется сдержать обещание.

Неожиданно откуда-то с небес повыше девицы раздался приятный мужской баритон:

— Сидишь?

— Сижу, — не поворачивая головы, ответила Беттель. Неужели сам ангел?

— Прыгнешь?

— Прыгну! — во как испытывает! — Конечно, прыгну. Я же uno!

— А, эта несчастная любовь… Муки… Сильно страдаешь?

— Да нет, — простодушно ответила дева. — Просто отец не понимает, замуж идти приходится. Знаете, династический брак. И все из-за этих долгов!..

— Тяжело тебе! Понимаю… А полетать не охота?

Тут все одиночество Беттель словно рукой сняло. Дева, восхищенная до глубины души такой легкой беседой без всякой придворной вычурности, совсем уже настроилась на прекрасного ангела и повернулась увидеть его. И в следующую минуту, неистово вскрикнув, сорвалась со скалы. Небесный собеседник оказался ничуть не ангелом. И даже немного… драконом!

Впрочем, находчивая крылатая тварь тут же реабилитировалась. Поскольку на полпути к жестоким озерным камням, которые могли принести Беттель если не желанную смерть, то, по крайней мере, два-три десятка раздробленных косточек, дракон подхватил отчаянную юную uno. И тут же вознес ее под самые облака.

— А что, разве драконы умеют говорить? — спросила, чуть придя в себя, Беттель.

— Нет, но ты же uno, — парировал находчивый зверь. — Вот ты и говоришь за нас обоих.

— И все-таки…

— Говорить — нет, а вот с другим, думаю, драконы вполне могут справиться, — то ли ответил, то ли подумал фаворит Беттель и, подхватив деву за гибкий стан своим когтистым объятием, нежно уложил в гамачок из собственных крыльев.

— Так как же тебя звать? — сладко потягиваясь, спросила красавица. — Что дракон думает по этому поводу?

— Мои соплеменники думают, что меня зовут Кондрат. Ну а Кондрат думает, что ему нравятся умные uno…

И, не теряя времени даром, дракон раскачал гамачок, все ближе и ближе привлекая Беттель к себе. Так юная дева, все еще одержимая экстазом полета, почувствовала все, на что способны драконы с их огненной силой и страстностью.

Как передать такое словами? Как описать ощущение от прикосновений к драконьей коже?! Закаленные на ветру, милые, немного шершавые ороговелости внезапно переходят в змеисто-шелковую ткань живота. А пальцы так и скатываются в глупом блаженстве на сухие холмы, вспоминая всю нежность парчовых убранств девичьей башни. Тонкие перепонки крыльев восточным шатром укрывают от солнечных и дождевых стрел. И все просто тонет в какой-то воздушной неге…

Первые часы своих грешных полетов Беттель буквально сходила с ума от собственной смелости. Ответив на ласки Кондрата, она стала казаться себе чем-то вроде древней жрицы, о которой даже апокриф молчал под запретом язычества. Но юная жрица жива! Она полна невероятной энергии, вскормлена живительной силой драконьей любви. И под страхом смерти хранит свою тайну познания огненной древней мудрости.

Все это порождало в красавице такой невыразимый восторг, что она даже забыла, что еще вчера была uno. Сегодня полет, завтра полет... Романтический вояж в полнолуние... А на тринадцатый день вместе с новой луной появилась вещунья Кронцеля.

* * *

Чуть-чуть оклемавшись от внезапной болезни, рожденной бокалом Хетрин, Беттель поблагодарила судьбу за ниспосланное великое счастье. Недуг отступал, обманным путем возвращая девице невинность. Впереди рисовалась корона, а также безбедная жизнь разбитному семейству красавицы. И единственное, что омрачало Беттель теперь, было предательство надежд дракона, от которого ничего кроме добра дева не видела.

Сама она, положа руку на сердце, не слишком-то боялась сменять любовь на предание. Более того, в свои юные годы Беттель уже не желала иного исхода событий. Сказки — они на то и сказки, чтобы заканчиваться. Красиво и мимолетно.

Однако Кондрат мог не разделять такой смелой уверенности. Поэтому Беттель требовался последний разговор. И красавица, собравшись с мыслями и накинув свой черный сендаловый плащ, который так восхищал ее лысого друга, отправилась на Хромую гору.

Тем часом бедняга Кондрат, обезумев от ожиданий возлюбленной, полетел на лихую полянку наесться поган-гриба и пребывал теперь в крайней растерянности. Вроде бы нужно торопиться назад. Только крылья отчего-то не слушались, а живот убеждал чем-то еще закусить свое горе. Потому дракон продолжал вяло страдать все на той же полянке.

А нареченный жених Беттель в этот же самый час уже покидал лихую полянку. Правда, с другой стороны и с иной целью. Поганый гриб требовался младому герцогу Ревельскому пропитать наконечники стрел. И сейчас Кронцелю надлежало спешить на сорок подъемов вверх на ту же Хромую гору, где, по костям Хетрин, его ждало злое будущее. Да и Кондрат в свою очередь уже тоже устал от страданий и устремился обратно. Эх, будь, что будет!..

Даже когда решение о разрыве уже принято окончательно, найти в себе смелость сказать «Прощай» не так-то легко. И, пока измученный опозданием Беттель дракон летал за поган-грибом, юная дева снова уселась на обрыве скалы, свисающей в озеро и принялась повторять:

— Кондрат, я должна тебе в этом признаться… Нет, не так! Кондрат, я хочу тебе сказать… Кондрат, ты должен все знать…

— Мы вместе в последний раз. Я знаю. Давно знаю, Беттель, — едва улыбнувшись, изрек сам дракон.

— Давно?! — опешила Беттель. Вот вам и сила легенды!

— Да, с самого первого часа. Я знаю, что ныне блуждающий по небу Юпитер окажется одинаково близко от созвездий Draco и Стрелы, и чудесный спектральный свет звезды Альваид отразится в холодном сумраке HD7672, что станет величайшим знамением. Такое прежде бывало лишь дважды — сто тридцать веков назад и часом твоего рождения. И вряд ли случится впредь. И я не виню тебя за то, что ты хотела скрыть это втайне.

— Так ты меня прощаешь?..

— Да, Беттель. То, что случится — прекрасно. Будь благословен сей час! Ведь вечность за вечностью драконий род ждал, чтобы исполнилось наше поверье. И, в знак вечной преданности ему, тебя и наследника еще долгие лета станут охранять мои соплеменники. Я же неимоверно счастлив, что поверье даровало мне честь обладанья тобой.

Беттель выдохнула. С ее темновечной женской логикой было трудно представить, чему улыбался дракон и почему принял ее предательство с такой легкостью. Но дева решила не мучиться. Единственное, что она еще подарила дракону, был их последний полет. Тот самый, когда когтистая лапа Кондрата прощально свезла с ее плеч мягкий сендал плаща, а нежное девичье лоно исполнилось скорого драконьего семени.

Меж тем Кондрат не солгал. Он действительно знал, что нынче, когда Юпитер «заденет» созвездие Draco, земная дева понесет его наследника. Он был безумно счастлив и горд, что строгий драконий консилиум, до мелочей проверявший генетический код каждого лысого претендента на предание, остановился на нем. И дракон просто души не чаял в Беттель и в этом последнем полете. Поскольку после зачатия никогда не посмел бы притронуться к ней, боясь повредить дитя своей грубой силой.

Беттель же, напротив, не подозревая о драконьих наследниках, по-своему поняла ситуацию. Ну и, вздохнув полной грудью, отдалась на ласки Кондрата. А после еще раз возблагодарила судьбу за прекрасную сказку.

И вдруг в этот самый чудесный момент ударил гром среди ясного неба. Кронцель Ревельский достиг-таки тридцать девятый подъем. На сороковой уже не было времени. Но герцог и так слыл отменным стрелком. Потому тут же выбрал упор понадежнее, прицелился и пустил ядовитую стрелу прямо в глаз летающей твари.

«Будь ты проклят, убийца!» — только и успел подумать Кондрат, свалившись вниз к озеру. И прямо в глаза ему глянула смерть.

Когда же подоспела в беспамятстве Беттель, истекающий кровью дракон прохрипел:

— Прощай, дева! Ни о чем не молю, но пусть только твой сын отомстит моему убийце…

— Но это же был мой жених! — в отчаянии выдохнула Беттель. — Именно о нем я пыталась тебе рассказать... Я не могу умолять сына о мести отцу!

— Тогда пусть будет проклят ваш род… Ибо он породит братоубийц и предателей, — закрыл навсегда окровавленный глаз Кондрат.

Когда Кронцель Ревельский победоносно съехал с горы к рыдающей Беттель, он распорядился:

— Утри слезы, девица, и возблагодари Господа за свою судьбу!

— Что ты наделал?! — кинулась Беттель на жениха своими нежными кулачками.

— То, что и подобает герою. Сразил чудовище, которое сам же вскормил, и избавил тебя от дурной славы, — не слезая с коня Кронцель грубо оттолкнул Беттель. — Негоже герцогине Ревельской забавлять себя играми со всяческой тварью. Займись танцами, рукоделием или украшеньем садов. А ныне готовься к венчанию.

— Я тебя ненавижу, — процедила сквозь слезы Беттель.

— Моли Бога, чтоб это не стало взаимным в первую брачную ночь, — властно предупредил Кронцель. — А не то поутру могу и четвертовать как блудницу.

Намеченным днем состоялось венчание. Ночью Беттель, невинная, как только что созревший овощ на грядке, понесла сына Кронцеля. А через девять месяцев известнейший лекарь Ревеля столкнулся с неодолимой диллемой, кого же из двух близнецов Беттель ему лучше спасти. И не лишиться при этом души в белом халате.

* * *

Изнеженная юная герцогиня, порядком пробывшая uno, была не в силах разрешиться двумя. Тем паче по гороскопу на час предания малыши шли совсем разные. Один — смуглый и лысый, однако с героической формой крошечных рук и колен. Другой же, пухленький и пузатый, но с дивным темным пушком, весь нравом в могучего Кронцеля.

В итоге этот нрав и решил дилемму придворного лекаря. Поскольку, недолго думая, пузатый «мохнатик» принялся запихивать братца подальше вглубь чрева. Так появился на свет могучий сын Кронцеля, наследный правитель Ревеля и преданный защитник устоев Диминена.

В тот же самый час, когда коварный малыш решил навсегда судьбу герцогства, его державный отец очистил свою власть от последних упоминаний греха супруги. И конечно от случайных свидетелей его драконоубийства.

Лупящий в окна солнечный свет выдернул Кронцеля из воспоминаний. Он как и прежде искал спасения в собственной галерее. И на государя гордо глядело его отражение. Вот только милое озерное дитя больше не звенело здесь своей вереницей ракушек, вышвырнутое прочь в угоду красавице Беттель.

Кронцель задернул тяжелую штору. Волна драпировки обрушилась вниз, но это не стало спасением. Замок захватил белый день, и повсюду водрузил свои яркие знамена дух света. Час дум отступал, и герцога ждала желанная встреча с наследником.

… Вот, дрянь! За окном опять запахло драконюхом. Герцог ловко выскочил в балконную арку и гневно спросил:

— Смерд! Да как ты посмел ныне явиться сюда?!

— Хозяин, дыхнуть! — вяло шатаясь в седле, изрек Черноклус. — Дыхнуть мне и дракону! В честь рождения вашего ребеночка.

— Прочь! — герцогский сапог оттолкнул Черноклуса. Да так, что даже дракон закачался меж тучами, а всадник едва не скатился на землю. — И не смей ближе чем на сотню подъемов приближаться к нашему замку.

— Э, не дурите, ваше величие! Я все указы блюду и интересов не нарушаю… Я тут с подарочком вашему сыну ко дню рождения! Вот поглядите, какая картина! На днях одного мертвописца катал, а он и забыл, бедолага. Красотища, не правда ли?! Вот и супруга ваша написана, и знахарь, и наследничек… И даже убитый вами дракон… Ай-яй-яй! Ваша слава! Как же ж такое выходит? Стрелять драконов запрещено. Даже летать на лысых тварюгах — только по праздникам и то с колесницей! Поить, кормить и лелеять завещано. Всем кроме вас?

Герцог мрачно взглянул на драконюха, но не проронил ни звука. Его лицо сделалось особенно белым как каменное, а волосы еще сильней почернели. И только рубины короны зажглись темно-алым огнем.

— … Э-э, ваше величие! Я пришел с миром. Мне бы только дыхнуть — и картинка ваша! В подарочек наследничку, — заюлил Черноклус. Видимо на сей раз он не совсем угадал, что продать Кронцелю. Стареет пройдоха. — Я ж не хочу, чтобы гнусный писака сдал это желтым пергаментам! Вот и поспешил к вам… Думал — дыхнем с драконом на радостях… Хе-хе! В честь исполнения преданий!

Герцог по-прежнему молчал. Казалось, в это мгновение он сделался еще одним портретом в своей галерее, правда невероятно бледным, с выцветшими красками. Но в следующий момент им овладела динамика, и герцог, выгнувшись словно отпущенный арбалет, с размаху ударил пройдоху под дых.

… Прожженный драконюх был готов ко всему. Но только не к такой ярости Кронцеля. Охнув от удара правителя, он разом выпустил поводья из рук и медленно сполз по боку дракона, тщетно пытаясь схватиться за крылья и хвост. В какой-то момент дракон дернулся подхватить его своею когтистой лапой, но герцог гаркнул: «Не сметь!» и полет Черноклуса продолжился.

Когда-то, куря древесину, драконюх сказал, что он пал ниже некуда. Теперь же его ждало падение еще на сотню подъемов. И единственным провожатым в этом последнем полете ему стала монета, брошенная вслед великим герцогом. Скупая оплата предательства.

— Никто не в силах уйти от предания, — хмуро отметил Кронцель. — Благодарю за службу…

Герцог с отвращением взглянул на стремящегося к земле приспешника и, вскочив на балконную ограду, перешагнул на дрейфующую крылатую тварь. Ему предстояло большое будущее под сенью предания и под эгидой драконов.

Что же касается нерожденного сына Кондрата, о нем благополучно забыл весь Диминен. Конечно, включая лекаря.

Драконы же исполнили свою часть предания, долгие годы охраняя герцогский замок и подрастающего наследника как потомка их мудрости. Так мальчиком, взбегая на самую высокую башню, пытливый малыш наблюдал на закате парящих драконов. Ему нравился их дозорный полет. И юный герцог верил, что его крылатым хранителям по силам отвести от замка любую беду. Ну, или нанести ее каким-нибудь недоброжелателям. Но это, как говорится, уже совсем другое предание.